Один издатель отказался печатать книгу. «Сейчас тема загробной жизни не слишком актуальна», — сказал он. И был прав. В ту пору на полках стояло значительно меньше, чем теперь, воспоминаний о жизни после смерти. Однако парочке издательств понравилась «приманка» в виде часов моей матери. И в одном из них мне предложили печататься, правда снабдив книгу подзаголовком «Свидетельство о Царствии Небесном».
Закончилось тем, что я стал этим зарабатывать на жизнь. Переговоры, автографы и все такое. Этого оказалось достаточно, чтобы платить за небольшой двухэтажный дом на Портер–сквер в Кембридже, штат Массачусетс, куда я более или менее регулярно наезжал после выхода книги. В остальном же лет десять (до того, как мне пошел четвертый десяток) я жил в добровольной самоизоляции. Ни жены, ни детей. Множество знакомых в издательском мире, но никого из друзей.
Так продолжалось до той поры, пока в моей жизни не появились Уилла и Эдди. Тогда со мной случилось нечто еще более странное, чем собственная смерть и последующее возвращение с того света.
Я влюбился.
Любовь с первого взгляда.
Я устал говорить эту фразу в ответ на вопрос, как мы с Уиллой оказались вместе. Нас спрашивали об этом чаще всего, видимо учитывая мой рост, из–за которого мне приходилось приседать, чтобы оказаться с ней на одном уровне. Моя неразговорчивость контрастировала с ее озорными веснушками и громким до неприличия смехом.
— Как вы вообще могли познакомиться? — вполне резонно интересовалась общественность.
— Это была любовь с первого взгляда, — отвечал я и тут же уточнял: — Моего взгляда. Не уверен, что она меня вообще видела.
— Тебя? — Обычно Уилла в этот момент возмущалась. — Я видела тебя! Как я могла тебя не видеть?
Это была маленькая инсценировка, позволявшая нам не рассказывать о том, что наше знакомство состоялось на собрании общества «Жизнь после смерти» в отеле «Шератон», в Сиракузах, штат Нью—Йорк, куда я получил приглашение в качестве главного докладчика. По моей версии выходило, что я сел за стол с лежавшей на нем пирамидой томиков «После» и приготовил ручку, чтобы начать автограф–сессию. Уилла была последней среди желавших подписать свой экземпляр.
— Кому посвящение? — поинтересовался я, стесняясь смотреть ей в глаза и ограничившись официальной полуулыбкой и вежливым кивком.
— Мне. Мое имя Уилла, и меня интересует, не найдется ли у вас времени выпить со мной кофе, когда все тут завершится.
— Я стараюсь не употреблять кофе после полудня.
— Я предлагаю именно выпить чего–нибудь. «Кофе» — означает просто выпивку.
— Серьезно? Меня не очень часто приглашали выпить… э–э–э… кофе, так что я просто не в курсе.
— Да меня, в общем, тоже. — Тут она улыбнулась.
— Тогда как вы узнали, что это означает?
— Я смотрю телевизор. Откуда же еще можно что–то узнать?
Во время недолгой прогулки от конференц–зала до бара меня больше всего волновало, как не дать ситуации зайти слишком далеко, если вдруг моя новая знакомая захочет от меня чего–то большего, чем простые посиделки за столиком. Иногда женщины проявляли ко мне повышенный интерес, но я‑то знал, что это может быть опасно. Даже когда мы сели в углу бара и заказали по скотчу, я продолжал с тревогой посматривать по сторонам, опасаясь, что Эш вот–вот покажется в зеркале за стойкой или возникнет на табурете возле бармена и начнет на меня пялиться.
Я попытался завязать разговор.
— Вам нравится неразбавленный виски?
— Мне нравится, что до вечера у меня дома сидит приходящая няня, — сказала Уилла.
Мы довольно добродушно балагурили по поводу того, что из себя представляют моя работа и выступления перед теми, кого она называла «нервными чудиками, желающими на секундочку заглянуть в Великое Ничто». Я ей сказал, что, по большому счету, что бы ни случилось в будущей жизни, это «будущее» у каждого разное. А я, в любом случае, выступаю на публике все реже и все меньше, частично еще и потому, что все, кому могли быть интересны мои рассказы, уже их слышали.
— Ну почему же… — Уилла посмотрела на меня. — Я, например, слышала тебя и читала. И даже несколько раз. Но я ведь здесь.
