Этот отрывок — из произведения не наших времен. Он из романа «Петербургские тени» русского генерала Юрия Галича (однофамильца нашего известного поэта), и действие происходит на той еще, на империалистической, войне.
«Слепая жестокость» — название всему этому. В истории людской примеров ее тьма, да и началась она с чего? Давным-давно, в запредельные времена, тогдашние «большевики» и «нацисты», доведя святого Человека до полного истощения, надругались над Ним и распяли Его на кресте. И вся история человечества, расцвеченная именами инквизиции, колонизации, коллективизации, реформации, — не разгул ли это жестокого Зверя! И что спрашивать с наших вояк, Бога не ведающих, воспитанных на призывах к беспощадной борьбе с врагами, выросших в стране, где почитаемый всеми, небесталанный писатель-гуманист бросался преступными словами: «Если враг не сдается, его уничтожают», а врагом советской власти и правящей партии сделался весь народ, и она никого так не боялась, как своего народа, и, мстя за страх свой, не понимая своего народа, сводила и сводила его со свету — больше сотни миллионов свела, а у того, который остался, надорвала становую жилу, довела его до вырождения, наделила вечным страхом, воспитала в нем нездоровые гены привычного рабства, склонность к предательству, краснобайству и все той же жестокости, раба породила. И у нас ли только?
Расследуя преступления недавней войны в Югославии, международные гуманитарные комиссии, раскапывавшие могилы, сплошь находили обезглавленные, четвертованные трупы солдат, изнасилованных, растерзанных детей. Не то ли самое найдут люди в могилах Чечни? Только тут, кажется, и раскапывать никого не хотят, не то чтоб стыдно и страшно обеим воюющим сторонам, а просто недосуг, спешат и те, и другие обмарать друг друга и, если случай подходящий подвернется, сотворить очередное насилие и преступление. Вот и гремят взрывы там и сям по России и Кавказу, закапывают, увозят куда-то, в ямы и в леса прячут невинных людей, судят невинных и отпускают из тюрем матерых головорезов, политиканов, жаждущих кровавого реванша.
Здесь нет возможности поговорить об отношении нашем к нашим неприбранным убиенным воинам. Сколько об этом писали, говорили, постанавливали, а косточки советских воинов все валяются, все тлеют по лесам и болотам российским, украинским, белорусским. Нам все недосуг. Все празднуем День Победы и забываем замаливать самые тяжкие грехи.
Хотелось бы чуть обопнуться на окопном фольклоре и на литературе об Отечественной войне. Я специально занимался его сбором и изучением. Увы, увы, собирать, изучать почти нечего. Фронтовой фольклор, солдатское творчество, порожденное убогой и страшной жизнью, тоже убого и большей частью непотребно-похабно, примитивен фольклор, и временем он остановлен, памятью не востребован — нечего вспомнить. Лишь песни военных лет, их больше десятка, просквозили годы, донесены до наших дней бывшими фронтовиками, подхвачены современной молодежью, да книга Александра Твардовского про бойца и ряд стихотворений Кульчицкого, Симонова, Суркова, Гудзенко, Орлова, Львова, Старшинова, Друниной, Панченко и других пусть все реже и реже, но еще звучат с экрана, читаются по радио памятливыми людьми.
Кстати, всеми нами когда-то восторженно любимый, наизусть взахлеб читаемый «Василий Теркин» так и остался с нами, в наших российских пределах. Пришел он к нам ко времени и вовремя, но и оказался только с нами и у нас — ни Дон Кихотом, ни бароном Мюнхгаузеном, ни Робинзоном Крузо, ни тем более Гулливером он не стал и уже не станет. Это наш национальный герой, наш брат, наш сват, и вместе с нами суждено ему раствориться во времени и быть вспоминаемым как литературная реликвия здешнего производства и для здешних мест. Так, даже Великий поэт современности, как и все мы, не наученный мыслить масштабно, всечеловечески, обречен, как и вся современная литература в большинстве своем, произрастать в своем огороде, для своих потребителей.
Местечковая привычка мыслить, писать, петь и плясать, не заглядывая за городьбу своего огорода, укоренилась так глубоко в нашем сознании, что пытающееся раздвинуть нашу городьбу, перелезть через нее, ищущее новые формы и пути к общечеловеческим темам, с болью избывающее наследие соцреализма, избегающее соцзаказов и понуждения писать, что велено, новое поколение писателей встречено со скрежетом зубов, поношения терпит за то, что непривычно, непонятно, порой сложно, но чаще фокусно, а то и вызывающе-дразняще творит. Вновь нарождающаяся наша культура вообще пока способна только дразниться, показывать язык, но она все-таки ищет свои собственные пути, сворачивая с тех натоптанных, а где и бетонных дорог, по которым шли мы…
