Бившее прямо в глаза солнце не позволило разглядеть любопытствующего. Только тёмные очертания высокого, мощного в кости человека.
— Там не хуже, чем сейчас в городе нашем, — ответил купец. — Царь Иван ад нам устроил, сам там и окажется!
— Ещё лается! — изумился кто-то на мосту. — Государь, дозволь убить нечестивца!
Государь. Так вот кто спрашивал купца!
— Слышишь, царь Иван?! Гореть мне в аду или вечно тонуть в холодной воде, но ты всегда будешь рядом! Не пустит Бог к себе в рай сотворившего такое с Новгородом!
— Дозволяю. Добей.
Это были последние слова, что слышал купец Фёдор Сырков на этом свете. А последним звуком стал выстрел пищали.
Интересно, сбываются ли проклятия проклятых?
Андрей Остафьев, откликавшийся на прозвище Молчан, не ездил с опричниками по дворам, не искал еретиков и изменников. Под видом подьячего Посольского приказа он был приставлен к шведскому посольству, уже с полгода не пропускаемого к царю на переговоры.
Дьяк Григорий Грязной получал от царя приказ «береженье им учинити и корм давать, как пригоже... проверять ежедень всех по списку, со двора не пускать». Люди из Посольского приказа были намеренно грубы и невнимательны к просьбам шведов. Единственным, кто относился к иноземцам по-человечески, был юный прислужник Грязного, тихий и робкий отрок Андрей.
Глава посольства, Павел Юстин, приятно удивился, узнав, что молодой московит обучен языкам, знает и немецкий, и английский. Шведского Андрей не ведал, зато старательно перенимал новые слова, забавно шевелил губами, заучивая услышанное. Для Юстина это было единственное доступное развлечение — преподать урок восточному варвару. Бедный швед и не догадывался, что и по-шведски Андрей говорил достаточно бегло, чтобы понимать разговоры посольских и вечерами докладывать обо всём Григорию Грязному.
После печального и унизительного визита к новому новгородскому воеводе, князю Пронскому, шведы получили, наконец, разрешение ехать в Москву, к царю. И не имело значения, что Иван Васильевич был тут, рядом, в Новгороде. Павел Юстин понимал, что дело в статусе, и негоже правителю московитов принимать иностранцев в разрушенном им же самим городе.
Григорий Грязной, усмехаясь в седые усы, заявил Юстину, что государь приказал вернуть отобранное у посольских и показать им путь в Москву.
Затем, уже во дворе, Грязной громко кричал, что слуги распустились, что с Андрея, как найдёт его, шкуру спустит.
Павел Юстин только усмехался злорадно, слыша раздражённые крики московита.
Мелочь, но приятная. Бывший слуга посольского дьяка уже полдня как ехал с секретным письмом шведского посланника в сторону Германии.
Из письма Павла Юстина, посланника нашего великодержавного господина короля Юхана в Росток, господину Клаасу ван Рейну:
«...Письмо это передаю Вам с нежданной и странной оказией. Милости прошу проявить к этому юноше участие, не меньшее, чем оказал я, недостойный раб Божий. Об этом молю всесильного Господа через Его всесильного Сына Иисуса Христа. Зовут сего молодого человека Андреем, как апостола Христова, и, несмотря на его варварское происхождение, он обладает талантами едва ли не меньшими, чем цивилизованный человек...
...Однако, по порядку. После полугода мучений и неизвестности нас пригласили к наместнику великого князя Московского. Около дворца мы спешились и оставшийся путь прошли пешком. Навстречу нам вышли двое русских, которые со злорадством поздоровались и пошли впереди нас в дом, где собрались наместник и другие русские аристократы. Они прервали толмача, грязно обругали нас и спросили, признаем ли мы наместника братом нашего короля и равным ему, как это было раньше.
Мы просили, чтобы они разрешили толмачу говорить и не прерывали его, толпа загалдела ещё больше и потребовала, чтобы нас выбросили вон. Схватив за рукава, русские вывели нас из дома, а чтобы мы шли быстрее, один гигант Полифем встал, взяв в руки меч. После этого позорного изгнания мы пошли к повозкам. Но едва мы отъехали, как нас настигли и потребовали вернуться. Они стащили нас с повозок и кулаками стали подталкивать вперёд. Нас оставили в комнате, а Андрея с другими членами свиты собрали в задней части дома. Потом нас выбросили из дома, у многих связали ремнём руки и отдали во власть русскому всаднику, который, зацепив ремень, приказал бежать за ним, и каждый раз, когда он поворачивал коня, нам приходилось делать такой же поворот. Этот позор пришлось терпеть на глазах у большой собравшейся со всех сторон толпы. Так мы вынуждены были бежать до самого дома, который находился более чем в четверти мили от дворца. Но и здесь наш позор не кончился. В течение трёх дней нас не пускали в комнаты, где мы жили раньше. Нас держали в гораздо худшем доме, словно преступников, и свиту тоже поместили в какой-то маленький дом, где они должны были жить в одной комнатке, словно свиньи в хлеву.
