Я думаю, на такое пари найдемся по меньшей мере три охотника.
— Три? А я думаю — дюжина! Две дюжины, если ты обещаешь выиграть три из пяти прыжков, Саймон. — Арман выразительно вскинул брови.
— Временами мне кажется, что вы, с вашей преданностью и трогательными шутками, — моя единственная опора в жизни! — с улыбкой сказал виконт, постукивая пальцами по затылку. Приняв от слуги бокал с шампанским, он сделал большой глоток прохладного пузырящегося напитка и продолжил: — В противном случае я бы, кажется, сошел с ума после этих десяти дней. Но, слушая вас двоих, я чувствую себя последним нормальным человеком во всей Англии. Или по крайней мере единственным здравомыслящим обитателем Портленд-плейс, — добавил он мрачно.
— Значит, ты так и не видел ее? — Бартоломью обхватил подбородок руками, упираясь локтями в стол, и наклонился вперед. — Нет? — Он надеялся, что окажется прав, так как уже заключил пари, что было совершенно в его характере. Они с Арманом поспорили на пятьдесят фунтов, как скоро их друг выломает дверь в спальню Каледонии Джонстон, перешагивая, если потребуется, через избитое и покалеченное тело матери.
Бартоломью ставил на воскресенье. Арман считал, что конец противоборства Броктона и его выдающейся матери наступит сегодня. Еще двенадцать часов — и пятьдесят фунтов попадут в карман Бартоломью. Он уже знал, что купит на выигрыш прекрасную кобылу, на которую положил глаз в Татте.
— Ты хороший человек, Саймон. Хороший. Я восхищаюсь твоим терпением.
Виконт никогда не участвовал ни в каких пари, но знал своих друзей так же хорошо, как они знали его. Прищурив глаза, он посмотрел по очереди на какого, полагая, что просчитал все правильно.
— Вы меня удивляете, — твердо сказал он, допивая шампанское одним глотком. — Можно подумать, что ни один из вас не способен найти себе лучшего занятия, чем заключать глупые пари на мою жизнь.
— Мы и не заключаем, — сказал Арман, поправляя кружево на своих манжетах. — А жаль. Нет, правда, Саймон. Мы просто пожевывали тут немного и ждали тебя, чтобы приступить к осуществлению твоего маленького плана. Филтона, конечно, здесь нет, но нужно же когда-то представить обществу твою крошку, а то сезон закончится. Я готов пожертвовать собой, чтобы вывести ее на первый танец. Разве я еще не говорил?
— Возможно, я обману ее надежды играть какую-то реальную роль в моем плане, — сказал Саймон, видя глумливый блеск в глазах Армана и делая ему поблажку, хоть и не понимая почему. — Но это не значит, что я позволю тебе вольности в отношении девушки. Не в ее годы, Арман. Она слишком юна для тебя, поэтому ты не поведешь ее ни на какой танец. Только через мой труп. Понял?
— Ты сможешь прыгнуть так далеко, Арман? — спросил Бартоломью, подзывая слугу, чтобы он наполнил его бокал. — Саймон не такая уж глыба. Определенно не такой круглый, как Олванли, например. Или чудовищно грузный, как наш Принни. Так что подумай. Если ты встанешь рядом с Саймоном, потребуется значительный рывок прямо со старта, учитывая, что…
— Замолчи, Боунз! — одновременно сказали Арман и Саймон.
Бартоломью откинулся в кресле, уткнувшись подбородком в шейный платок, но, несмотря на поражение, по-прежнему широко улыбаясь своему остроумию.
Саймон почувствовал на себе изучающий взгляд Армана.
— Ты увлечен ею, не так ли? — спокойно спросил Готье. — Она очаровала тебя — маленькая шалунья, владеющая пистолетом.
— Очаровала? Я увлечен ею? — Саймон покачал головой. — Не будь глупцом, Арман. Она почти дитя. Просто норовистый ребенок. Я старше ее на добрую дюжину лет. Это с одной стороны, а с другой — крошка вообще мне не очень нравится. Вдобавок ко всему моя мать слишком ее любит. Из-за одного этого я охотно оставил бы этот безумный план и выпроводил ее домой, чтобы ее безмозглый папаша сам с ней разбирался.
— Она тотчас ускользнет обратно, чтобы всадить пулю в Филтона, — сказал Бартоломью. — И кончит в ужасной камере, отбиваясь от крыс. Это точно. Ты правильно сделал, Саймон. В самом деле правильно. Ты уберег ее от беды. Это разумно, хотя, конечно, ужасно нечестно с твоей стороны. Представляешь, что будет, когда она поймет, как ты ее обманул?
