Она прекрасно понимает немой вопрос в его глазах. Она и сама задала бы ему аналогичный вопрос, но переходить к финансовой стороне дела пока еще рановато.
Она проскальзывает мимо него в гостиную; вся обстановка — два коричневых дивана да письменный стол, заваленный пухлыми бумажными папками с тесемками. Вдоль большой стены скатано нечто, напоминающее старинный восточный ковер. К другой прислонены три картины (не удостоились чести быть повешенными?). Повсюду беспорядочно расставлены картонные коробки, которые, очевидно, используются как дополнительная поверхность. Возле окна — большое кресло в стиле Франциска I, подлокотники и ножки которого украшены тонкой резьбой. Креслу явно недостает пары.
— Недавно развелись? — спрашивает она.
Судя по выражению его лица, она попала в точку.
— Не совсем. Хотя, да. В общем, так и есть.
— Тяжело переживали?
— Да нет, не особенно. Просто решили, что так будет лучше. Разошлись, так сказать, по обоюдному согласию.
Говорит он отрывисто, но взгляд, блуждающий по комнате, выдает растерянность — он все еще не может освоиться со своим нынешним положением холостяка.
Она осторожно перешагивает через одну из картонных коробок, улыбаясь при мысли о том, какой интересной может оказаться игра.
— В этом доме ведь довольно трудно снять квартиру. Как вам это удалось?
— А я плачу настоящему съемщику в три раза больше, чем он платит сам. Сейчас он на Багамах.
— Его зовут Маккензи? Помню такого — Джон Маккензи, с бородой. По-моему, он жил на шестом. И вроде занимался инвестициями?
— Нет, это другой.
— А домовладелец в курсе, что ваш приятель сдает квартиру?
— Конечно, нет. Так что мы в вашей власти. — Он разводит руками в шутливой мольбе. Руки у него сильные, мускулистые, а во взгляде ей чудится нечто манящее и грозное.
— Не беспокойтесь. Я скоро съеду отсюда, вот только книгу закончу.
На его лице опять появляется выражение ужаса.
— Что будете пить? У меня большой выбор: ликеры, бренди… — Произнося все это, он открывает одну из коробок и вытаскивает покрытые пылью, наполовину опорожненные бутылки — купил, наверное, сто лет назад в каком-нибудь аэропорту. К выпивке он, видно, равнодушен. Ну, Джой тоже не большая любительница. Помимо прочего, мать внушила ей, что мужчины терпеть не могут пьяных баб. А поскольку они, мужчины, являются источником всевозможных благ, не следует их раздражать. Джой даже и не курит.
Правда, есть у нее один тайный порок — она принимает таблетки, много таблеток, но пройдет целая вечность, прежде чем он об этом прознает.
Сегодня она откроет ему совсем другое — она не просто писательница, она охотно станет его музой, наставницей и даже, может статься, откроет ему врата к вожделенной славе и богатству.
Ведь он, как выяснилось, тоже пописывает. Напустив на себя важный вид, она восседает на коричневом диване, сложив свои хорошенькие ручки на коленях и, позабыв о ликере, постепенно вытягивает из него признание, что, оставшись без работы, он написал шестьдесят страниц про свою юность и приблизительно еще двести — про разрыв с женой.
К сожалению, ее опасения подтвердились — он действительно безработный. До последнего времени работал управляющим одного из отделов в большой фирме, занимающейся производством косметики, но теперь, когда его уволили, вынужден тратить уйму времени на письма, заявления и собеседования, связанные с поиском новой работы. Но свободное время целиком посвящает подробной, пышащей страстью и злобой летописи его баталий с Маризой.
Так зовут его бывшую жену-богачку, и, по мнению Джой, ее можно возненавидеть за одно это имя. Самый звук его вызывает в воображении женщину стройную, избалованную, живущую в огромном поместье среди обширных газонов и тщательно ухоженных цветников. Женщину, которая может позволить себе с полным безразличием расшвыривать деньги направо и налево и умеет выдерживать долгие коварные паузы. И, добавлю от себя, ту, которая никогда не станет жертвой Джой.
В четверть одиннадцатого он уже демонстрирует ей свою рукопись, отпечатанную на прекрасной бумаге, признаваясь, что литературное творчество для него важней всего.
