Анну озадачен.
— Каким людям? — спрашивает он, явно отчаянно пытаясь сообразить, в чём тут подвох.
От его непонимания Дин-Ли чуть теряется. Он, как будто, ждал чего-то другого.
— Но ведь… — Дин-Ли осматривает помещение, останавливает взгляд на Эткуру, заслонившем Ви-Э собой. — Вот! — восклицает он радостно. — Говорят, что вы, Уважаемый Господин Анну, говорили, что лично вы нипочём не сочтёте предателями тех, у кого в бою споткнулась лошадь… Ребята хотят вернуться. Их живьём похоронили. Тем более, что с Лянчином официально объявлен мир.
Анну начинает понимать, он краснеет и бледнеет, потом отодвигает Дин-Ли с дороги и выходит во двор. Я подхожу к окну и вижу в прозрачных сумерках удивительную картину.
Они, оставив лошадей у плетня и коновязи, подходят и останавливаются. Их — точно не меньше сотни, а может, больше сотни. И они — самая безумная компания, какую можно себе представить.
Большая часть солдат Дин-Ли — амазонки. В первый миг мне вообще кажется, что — только амазонки. Тропические красотки с тёмными лицами и вороными кудрями, повязанными яркими широкими лентами, цветными косынками или по-северному заплетёнными в косы, в мужской одежде, лишь с платками вокруг талии, символизирующими нежную женственность. Вооружённые северными мечами, южными мечами или комплектами метательных ножей на перевязи; при них пистолеты и ружья. И в фокусе их испытывающих и настороженных взглядов — потрясённый Анну.
Слегка придя в себя от удивления, я понимаю: нет, не одни девушки. С ними — парни, северяне и южане вперемежку, и мины у них такие же настороженные и испытывающие. Просто парни одеты почти так же и вооружены так же — но заметно, заметно, конечно. Их — примерно человек двадцать, может, двадцать пять.
Я смотрю на них и понимаю: они все, и женщины, и мужчины — настоящие солдаты, профи. Почему-то это ясно сходу — выправка, что ли?
Вся моя компания, между тем, выходит на улицу. Я тоже выхожу, стараясь не привлекать к себе особенного внимания. Ар-Нель говорит негромко из-за плеча Анну:
— Это действительно твои люди, мой дорогой. Прямое следствие из твоих выкладок у Государева Дворца. Слухом земля полнится.
— Рабыни, — срывается у Лорсу.
Олу молча втыкает локоть ему под рёбра. И тут откуда-то из-за угла конюшни выходит потерявшаяся парочка — Элсу и его девочка-ординарец. Ясное дело — эти двое использовали в пути каждую минуту, чтобы улизнуть и остаться наедине, они обнимаются и шепчутся, даже когда вокруг кто-то есть, никого не впуская в собственный мир. Но сейчас событие слишком необычное: Элсу поступается принципами.
На миг они замирают, разглядывая наёмников. И вдруг Кору дёргает Элсу за рукав и шепчет что-то, а Элсу широко раскрывает глаза и протягивает руки раскрытыми ладонями вперёд:
— Мидоху?! Ты?!
Коренастый парень с усталым хмурым лицом и длинной чёлкой неожиданно ослепительно улыбается, гладит его ладони:
— Узнал, командир?! Прости, Львёнок, бестелесный Мидоху… Но — с тобой, никак, Кору? Ей-то, бедняжке, ещё хуже… Я — вот что… меня этот парень, — и кивком показывает на Дин-Ли, — выкупил из каменоломни. И я тебе присягну снова, сей же момент. Я, может, и бестелесный волк, но с тобой пойду, куда поведёшь, и драться у меня силёнок хватит.
— Хочешь увидеть своих стариков, Мидоху? — тихонько спрашивает Кору.
— Да, брат… прости, — поправляется Мидоху, смущаясь. — Мне дома рады будут… я ещё послужу Прайду. Вот другие…
Элсу сжимает его руки в своих.
— А что — другие?! — вступает Анну, окончательно оценив ситуацию. — Что, другие не люди? Я думаю, нет среди этих женщин трусов. Никакой трус бы не полез в такую петлю, ни до метаморфозы, ни после. Их никто не ждёт, их все бросили, их все прокляли. А они не боятся. Я думаю, эти женщины — наши сёстры.
— Командир, — говорит плотная смуглянка в ямочках, — я могла бы остаться, Творец — свидетель. Вот смотри, И-Кен со мной, он мне друг и… прикасался ко мне… но я домой хочу, понимаешь? Меня его старики приняли, у меня имя уже здешнее, а мне Чангран снится, командир. Я отца повидать хочу, я Чангран хочу повидать, хоть один-разъединый раз! Дура я, скажи? Дура, да?
