– Вообще никогда-никогда? – хитро переспросила Элла.
– Нет, нет, что ты! – в деланном ужасе закричал я. – Только до конца разговора.
Внезапно Элла поднялась с моих колен и села напротив.
– Хорошо, – сказала она, нормальным голосом, – попробую быть серьезной. Только учти, мне это трудно, и надолго меня все равно не хватит. Так что начинай поскорее.
Вот как раз с этим у меня и был напряг. Я только-только начал формулировать свои вопросы. Но сначала я должен был задать их самому себе, и попытаться ответить самостоятельно.
– Ладно, самое главное придется отложить. Я сам еще не понял, что именно меня беспокоит. А ты пока расскажи о моих соседях. Ты знаешь, я тут с ними треплюсь почти неделю, а толком так ничего и не узнал.
– А что тебя интересует, милый? Неужели тебе приспичило посплетничать?
– Считай, что да. Что они делают на работе, как отдыхают? И что здесь творится, в конце концов? – кажется я все же сумел сформулировать свой главный вопрос. Меня понесло. – Для чего меня сюда вытащили? На кой ляд здешним чертям компьютеры, да еще устаревшие и ни на что не способные? Зачем я целый день издеваюсь над охранниками? Мне это уже порядком надоело, честно сказать. Толку от всего этого ни на грош. Кому это нужно, я не понимаю!
Последнюю фразу я практически уже кричал. Незаметно для себя я так разошелся, что встал и закричал в потолок:
– И зачем все это нужно лично мне, хотел бы я знать!
Потолок мне не ответил. Элла тоже молчала: ждала, пока я выговорюсь.
– Я не могу застать Евлампия уже целую неделю. Каждый день пытаюсь пробиться к нему в кабинет, но меня выбрасывает обратно в мою комнату в общаге. Слушай, я начинаю чувствовать себя здесь как в тюрьме. Да на фига мне все это нужно! Я, слава богу, пока еще живой, чтобы гнить здесь как последний грешник. Это нечестно!
Наконец, я успокоился. Приступ непонятного возбуждения, которое охватило меня минуту назад, так же внезапно закончился. Я совершенно спокойно сел обратно и, прихлебывая остывший чай, посмотрел на Эллу:
– Вот вкратце и весь список вопросов. Только я не могу понять: что на меня нашло, и чего я так разорался?
– А это я тебе помогла. Ты сказал, что не можешь сформулировать свои вопросы, а я не могу ждать. Вот я тебя и подтолкнула.
– Обещай мне, пожалуйста, что больше не будешь меня так подталкивать, ладно?
– Договорились. А теперь слушай ты. Все эти вопросы – зачем и почему, – не ко мне. Может быть, Евлампий ответит тебе на них со временем, а может и нет. Все зависит от тебя самого. Ты сам во всем разберешься. Рано или поздно.
– Что же мне делать?
– Прежде всего, перестать задавать этот самый вопрос. Сразу станет легче.
– Хорошо, не буду. Но хоть что-то ты мне можешь объяснить?
– Объяснить – нет. Могу рассказать о твоих соседях. Хотя мне не понятно, ты, похоже, и так все о них знаешь.
– Я разобрался, что они из себя представляют. Например, на Серегу я всегда смогу положиться, а вот Марине я даже не дам подержать свое пирожное.
– Сожрет, – согласилась Элла.
– Непременно. А потом еще и возмутится, что маленькое. Впрочем, ты ее тоже недолюбливаешь, я прав?
– Если ты имеешь в виду, что я на нее обиделась за закрытую комнату, то нет. Она была вправе выбирать любое средство. Она выбралась из затруднительного положения, да еще и устроила гадость сослуживцу. У нас это считается достоинством. Кстати, она получила самую высокую оценку за всю историю этой комнаты.
– Ну, я же говорю – стерва. А чего же она тогда на тебя дуется?
– А ты так и не понял? Она за Сергея боится, ко мне ревнует. Он ведь тот еще гулена. Тем более, он тут без нее целый месяц жил. Она его все время пытает, было ли у нас что-то?
– А было? – не удержался я.
– Брось, ему фантазии не хватило, что можно спать с ведьмой. Особенно – в тот первый месяц. Он ходил и работал, как завороженный, на автомате. Евлампий уже жалел, что взял его. А все свободное время Сергей сидел над своей книжкой. Говорит, я должен ее написать всем назло. Выбросил все, что они уже сделали вместе с Ильей, и начал писать заново. Теперь там достается уже всем: и генералам, и КГБ, и КПСС. Потом он втянулся в эту жизнь, даже смирился с потерей жены и пацана. А первое время сильно убивался. Потом появилась Марина, и он в нее по-настоящему втюрился.
