— Врёшь, не возьмёшь!
— Сам не уйдёшь, Василий Иванович!
— Не Чапаев!
— Вот и я о том же, Чуркин!
— Чуйкин — моя фамилия! Когда уже запомните, уроды-ы-ы… — взвыл человек, отступившись во второй раз — упал и покатился по склону вниз.
— Стой, паразит! — бросился за ним сломя голову преследователь.
Внизу раздался всплеск воды. Сначала один, затем иной и… новые. Столкнувшись меж собой, соперники устроили заплыв. Один из них оставлял кровавый след в воде.
— Остановись иначе горько пожалеешь о том, что я тебя не пристрелил… — предупредил преследователь, фыркая время от времени из-за попадавшей в рот воды во время оголтелых выкриков в адрес беглеца. — Хуже будет…
На ином берегу уже ждали. Оттуда доносился лай. На Чуйкина спустили собак.
— Вона как… — набрал он в лёгкие воздуха и нырнул, чтобы больше никогда не вынырнуть.
— Всё одно достану — и со дна, и из-под земли, даже если придётся. А и на том свете!
Преследователь потребовал света. Над озерцом-прудом вспыхнули прожектора. Облава была устроена по всем правилам загона.
Как и когда схватили беглеца, он понятия не имел, а очнулся уже в зале суда, выслушивая приговор в собственный адрес. Затем всё в том же полуобморочном состоянии был доставлен в камеру пожизненного заключения. Лежал, стараясь вспомнить весь тот сумбур, что творился в голове. То и дело выхватывал отдельные кадры своей жизни, возвращающиеся к нему урывками подобно отрывкам оборванной киноленты.
Становилось смешно. Его обвинили в порче государственного имущества — то бишь подрыва аналитического центра, а также в изувечении группы спецназа, явившегося мирно на его захват. А он — этакий террорист-смертник — чуть было не упокоил их души, поскольку тела нынче покоились на больничный койках, получив ожоги различной степени тяжести и переломы. А вот документы…
Документы было не восстановить. Ему удалось их уничтожить, пускай и отчасти. Но те, что уцелели, сейчас пытались составить как паззлы специалисты, а были из разных папок. И пойди ещё догадайся: к каким именно досье принадлежали.
Но самое главное: ни одной фотографии на учеников-мучеников не было за исключением одного полуобгоревшего или истлевшего снимка.
Сколько так он провалялся на нарах, Чуйкин уже и не помнил, а толком не соображал. Его обкалывали сывороткой правды, пытаясь докопаться до сути истины — информации на подопечных, но он так и не сдал конкурентам ни одного своего ученика. Поэтому последовал открытый контакт.
В полумрак сознания Чуйкина ворвался голос нежданного и незваного посетителя. К нему явился его преследователь… из прошлой уже жизни.
— Здорово, Василий Иванович…
— И те не хворать, животное…
Оппонента величали — Животин. Как говориться: дал же Бог фамилию — а метил шельму.
— Ну ты… не очень-то, а то ведь и поправить твоё здоровье — это мне быстро! И разрешения не потребуется! Хошь загреметь в зону вечной «юности»?
— Да не боюсь я мерзлоты! Холод напротив помогает сконцентрироваться и думать…
— Вот и подумай о своей неправедной жизни! Ещё не поздно всё исправить…
— Мне не гони! Как и то, ради чего пожаловал… — не жаловал хозяин камеры-одиночки в специзоляторе залётного гостя. — Ничего я вам не скажу, а и дальше рассказывать не стану про своих подопечных!
— Да я и не собирался тя пытать относительно них, просто хотел «обрадовать» по старой «дружбе», ну и, конечно же, своей душевной «доброте»… — затаил обиду и зависть словоохотливый оппонент. — Нашли мы одного твоего ученика — и лучшего! А больше мне и не надо! Зацепка имеется! Это…
Заключённый вскочил, пытаясь наброситься на гостя.
— Руки… — блокировал захват на шее тот, уронив Чуйкина на нары, — … убрал от меня! Я к те не обниматься пришёл! Так что оставим эти телячьи нежности на потом…
Прощаться гость надолго не собирался с узником, пообещав: станет приходить к нему и изводить.
— Вали…
— Так что передать мне твоему почти, что состоявшемуся выпускнику? Или…
— Не надо! Вали…
— Не, я не к ней ща двину, а…
— Стой! Остановись!
— Извини… — ухмыльнулся гость. И добавил ехидно: — Подвинься!
За ним закрылась дверь, а Чуйкин замер у решётки, из-за которой пытался достать визитёра. Его содержали в камере-одиночке как хищного зверя или маньяка. А таким и сделали документально — буйно-помешанным психом. Иначе как объяснить кому надо, его странное поведение. Да и улики на лицо — вся группа захвата в лазарете.
