Меня снова посетила мысль о том, что проект «Отец» оказался совсем не продуманным. Рози весь день пыталась подавить непрошеные эмоции, но при этом ее мотивация изначально была сплошь эмоциональной.
Первым я протестировал Питера Энтикотта, поскольку волосы с расчески Натали требовали больше времени на предварительную обработку. Без совпадений.
В пучке волос я обнаружил несколько корешков, так что можно было и не воровать зубную щетку. Пока я возился с волосками, у меня зрело предчувствие, что и с дочерью Алана результат будет таким же, как с первыми двумя кандидатами Рози — включая Имонна Хьюза, на которого она делала главную ставку.
Я оказался прав. По реакции Рози я понял, что она очень расстроена. Все шло к тому, что нам снова придется заливать стресс алкоголем.
— Но вы же помните, — сказала она, — что это не его образец, а дочери.
— Я уже дал поправку на это.
— Что ж, значит, все.
— Но задача не решена. — Как ученый, я не привык бросать начатое дело.
— Мы ее и не решим, — сказала Рози. — Проверены все, о ком я когда-либо слышала.
— Трудности неизбежны, — возразил я. — Масштабные проекты требуют упорства.
— Приберегите это для своих собственных открытий.
Почему мы совершаем одно благое дело в ущерб другим? Рискуя жизнью, спасаем утопающего, но не готовы сделать пожертвование, чтобы спасти от голода десятки детей. Громоздим солнечные батареи, поскольку они дают минимальный выброс углекислого газа — не учитывая, что производство и установка батарей пагубно влияют на окружающую среду, — вместо того чтобы разрабатывать более эффективные инфраструктурные проекты.
Я считаю себя рациональным, если говорить о принятии решений. Но, к сожалению, и у меня случаются ошибки. Генетически мы запрограммированы реагировать на раздражители из ближайшего окружения. Сложные задачи требуют системного подхода, а он не такой мощный, как инстинкт.
Пожалуй, в этом — наиболее вероятное объяснение моего неугасающего интереса к проекту «Отец». С точки зрения здравого смысла мои исследовательские способности требовали более серьезного применения, но инстинкт толкал меня к тому, чтобы помочь Рози. За бутылкой пино нуар «Мадди Уотер» в баре «Джимми Ватсон» я все пытался убедить ее в необходимости продолжать поиски. Она возражала — и довольно разумно, — что теперь с таким же успехом можно проверять любого однокурсника ее матери. Если предположить, что на курсе обучалось человек сто, то — как заметила она — с учетом гендерного перекоса в образовании тридцатилетней давности большинство из них были мужчинами. Перспектива розыска и тестирования полусотни врачей, многие из которых наверняка проживают в других городах и странах, представлялась далеко не радужной. Рози сказала, что на такие подвиги она не готова.
Она предложила подбросить меня до дома, но я решил остаться. И выпить еще.
Прежде чем поставить крест на проекте «Отец», я решил проверить статистику кандидатов на отцовство, представленную Рози. Мне пришло в голову, что некоторых можно исключить. В медицинских классах, где я преподаю, немало иностранных студентов. Учитывая ярко выраженную белую кожу Рози, маловероятно, что ее отец — китаец, вьетнамец, негр или индус.
Для начала я поискал в сети информацию о выпускниках медицинского факультета — основываясь на трех уже известных мне именах.
Результат превзошел мои ожидания. Элемент удачи — то, что нужно для решения задач. В этом смысле неудивительно, что мать Рози оканчивала университет, где я преподаю. В то время в Мельбурне было всего два медицинских факультета.
Мне попались и две фотографии. Первая — официальный портрет всего выпускного курса с именами ста сорока шести студентов. Вторая была сделана на выпускном вечере, она тоже снабжена подписями. На ней было всего сто двадцать четыре студента — наверное, не все приняли участие в торжестве. Поскольку «генный шопинг» случился именно на этой вечеринке или после нее, отсутствующими можно было пренебречь. Я лишь проверил, действительно ли эти сто двадцать четыре выпускника являются подмножеством нужного нам курса из ста сорока шести человек.
