— Спасибо, мы справимся.
Я кивнула в знак благодарности и вернулась в магазин, а на душе у меня стало тепло. Обычно мало кто из родственников смотрел на меня, когда разговаривал со мной, и такой вежливости от них я ожидать не могла. А еще он все время улыбался, отчего я чувствовала себя по-другому — я не привыкла к такому обращению. Как здорово, когда Осгар рядом, он добрый и всегда готов помочь, но он скоро уедет и все вернется на круги своя..
Тем вечером я, заканчивая мыть посуду, сказала Азмиру, что пора ложиться спать. Он выскочил из комнаты, и я услышала, как он шепчет матери и Осгару:
— Тс-с, не говорите ей, что я здесь, я спрячусь.
Войдя вслед за сыном, я заметила, что он стоит за занавеской. Я громко сказала:
— Не приходил ли сюда Азмир? Ему пора спать.
Осгар решил подыграть и сказал мне, улыбаясь:
— Я нигде его не видел.
— Гм, интересно, куда же он подевался?
— Может, он в саду? — предположил Осгар, когда я тихонько шагнула к окну.
Я резко отдернула занавеску и страшным голосом произнесла:
— У-у!
Азмир вскрикнул и рассмеялся, а я взяла его на руки.
— Нет, еще не пора спать! — протестовал он.
В этот день он был радостным и даже счастливым.
На следующее утро Манц уехал по делам, и Осгар остался со мной в магазине. Он несколько минут перебирал товары возле кассы, а потом неуверенно начал:
— Вчера вечером твоя мать рассказала мне вашу историю.
— Что? — спросила я.
— Я был удивлен, узнав, что у тебя трехлетний сын. Ты выглядишь слишком юной. Поэтому я спросил у твоей матери, как такое могло случиться.
— И?
Я скрестила на груди руки, ожидая, что меня станут осуждать.
— Она сказала, что ты переспала с мужчиной в Пакистане, так что пришлось выдать тебя за него замуж.
Я почувствовала, как меня захлестывает ледяная волна гнева.
— Но я ей не верю, — поспешил добавить Осгар, заметив, как я изменилась в лице.
У меня на глаза навернулись слезы. Я не могла поверить, что мать солгала другу семьи. Следовало ожидать, что она все перевернет по-своему, но, тем не менее, горько было слышать такое от Осгара.
— Ну-ну, прости, — ласково сказал он. — Я не хотел тебя расстраивать.
— Все нормально. Пора бы мне уже привыкнуть ко лжи, — отозвалась я, вытирая глаза и сморкаясь. — Хочешь услышать правду?
Осгар кивнул.
— Мать обманом увезла меня в Пакистан, когда мне было тринадцать, и заставила выйти замуж за незнакомого мужчину.
Я все рассказала Осгару, отпустила на волю чувства, которые так долго держала под замком, — гнев, отчаяние, боль и одиночество, — и мне сразу же стало легче. Только сейчас я осознала, что мне все это время не с кем было поговорить о случившемся. Я не могла все рассказать Мене, потому что ей незачем было знать, что может ожидать ее в будущем.
— А теперь мне семнадцать, — продолжила я, — и у меня трехлетний сын, которого я люблю, но с которым не могу быть рядом, потому что обязана торчать в этом дурацком магазине, пока он сидит дома. Знаешь, вчера, когда я впервые пришла с работы, Азмир не был голодным и грязным. Совсем недавно я обнаружила, что его бьют, когда меня нет рядом. И теперь он писается в постель.
Внезапно мне стало стыдно, что я так много рассказала практически незнакомому человеку.
— Не знаю, почему рассказываю тебе все это. Но ты просил правды, и клянусь, что все было в точности, как я говорила.
Конечно, я знала, почему открылась Осгару. Я слишком долго не встречала такого доброго взгляда и вежливых манер. Я просто отвечала на его доброту.
Осгар какое-то время молчал, а потом заговорил:
— Не знаю, что сказать. Что же это за мать, если она могла такое сделать?
Но в этот момент в магазин вошел Манц, и нам пришлось прекратить разговор.
Манц подошел ко мне.
— Завтра у тебя встреча с иммиграционным адвокатом. Он хочет, чтобы ты подписала кое-какие бумаги.
— Какие бумаги? — спросила я. О чем он говорит?
— Просто подпиши их, когда я отвезу тебя завтра, и не задавай вопросов! — заорал Манц.
Осгар смотрел в пол.
Я весь вечер ни с кем не разговаривала. После ужина Осгар снова пришел в кухню и спросил, можно ли помыть руки.
— Прости за наш утренний разговор, — сказал он. — Я не хотел тебя расстраивать.
