Проданная замуж - страница 76

Мы с Меной пошли в кухню и позавтракали тостами. Сестра рассказала, что, пока нас не было, они каждый день готовили, как она выразилась, «английскую» еду — картошку фри. Я позавидовала их свободной жизни без правил и ограничений, устанавливаемых матерью. Мена засыпала меня вопросами о Пакистане.

— Как там было? Жарко? Что за муж тебе достался?

Я отвечала в той же манере.

— Ужасно. Да, очень жарко. И ужасный.

— Манц нагружал меня работой. Ты знаешь, что Ханиф родила девочку?

— Да, знаю; мать мне рассказала.

Я огляделась и увидела, что в кухне чисто, тарелки вымыты и расставлены на сушилке. Из остальных комнат не доносилось ни звука. Я спросила у Мены, который час.

— Около восьми. Все еще спят.

— В Пакистане приходилось вставать в шесть, — сказала я, — и помогать по хозяйству даже в воскресенье. Я была не против, но потом я вышла замуж, — со вздохом продолжила я, но тут же улыбнулась сестре. — Но я так рада снова оказаться дома! Я никогда не захочу возвращаться в Пакистан. Из детей Ханиф никто еще не встал?

— О, ты разве не знаешь? Они перебрались в другой дом сразу после отъезда матери. Социальная служба предоставила им жилье в Говенхилле. А ты в курсе, что сразу после твоего отъезда Сайбер женился?

Какое-то смутное воспоминание всплыло на задворках сознания. Мать о чем-то таком упоминала, но среди всех происшедших событий эта новость как-то затерлась.

— Какая она? — спросила я. — Расскажи мне об этом.

— Ее зовут Танвир, и она приехала из Пакистана через пару дней после твоего отъезда. Она наша дальняя родственница. Брак устроил Паджи, но свадьбу сыграли не так пышно, как было у Тары. Танвир большую часть времени проводит у себя в комнате и выходит, только когда Сайбер хочет поесть или когда нужно постирать ему одежду. Думаю, она ничего. — Мена пожала плечами. — Она неплохо ухаживает за Сайбером, и он ее обожает. Смотри! Он даже купил ей стиральную машину. И микроволновку! — указала она на новую технику.

— Сайбер пошел работать? — спросила я, удивляясь, как он мог позволить себе такие покупки.

— Да, он работает официантом в каком-то ресторане в городе. И скоро по нашему дому снова будут бегать дети: Сайбер сказал, что Танвир на сносях.

— Я тоже, — бросила я.

Мена секунду молча на меня смотрела, а потом воскликнула:

— Не может быть! Тебе всего четырнадцать! Нельзя рожать детей, пока тебе не исполнится хотя бы шестнадцать.

Рожать детей? Слово хамила означает это? У меня будет ребенок? Желудок словно упал к моим ногам, когда все кусочки пазла вдруг собрались воедино. Я разрыдалась.

Сестра обняла меня.

— Не плачь, Сэм.

— Но они говорили мне только, что я на сносях. Я не знала, что это означает беременность.

Мена крепко сжимала меня в объятиях.

— Все будет хорошо. Не волнуйся.

Сестра отстранилась, чтобы вытереть слезу с моей щеки.

— Только представь, у тебя появится кто-то твой и только твой, кого ты будешь любить и с кем можно будет играть.

Но что бы ни говорила Мена, я ощущала лишь страх и замешательство. Был май 1983 года, мне было четырнадцать лет и два месяца, и я ждала ребенка.

Шли недели, и я втянулась в прежнюю рутину стряпни и уборок, хотя новая техника, которую купил Сайбер, облегчала мне работу. Беременность не вызывала у меня тошноты, тогда как Танвир тошнило по утрам, днем, да и вообще в любое время суток.

— Не ешь того, — советовали ей. — Не ешь сего. Пей побольше воды. Принесите ей соку. Тебе удобно? Приподними ноги и отдыхай.

Вся семья вилась вокруг Танвир. Я была рада, что меня не тошнит, но и не обиделась бы, если бы мне досталась хоть часть внимания, которым окружили ее. Я ведь тоже ждала ребенка, почему тогда мне приходилось выполнять всю прежнюю работу по дому? Почему мне не позволяли немного отдохнуть?

По крайней мере, без Ханиф и ее детей в чем-то стало легче. Однако я обнаружила, что, пока меня не было, Ханиф устроила ревизию моих вещей и многое выбросила, в том числе оранжевый шальвар-камиз, который сшила для меня мать. Хотя я больше не могла носить этот наряд, он кое-что для меня значил — хоть какой-то подарок от матери, — и на короткое мгновение я почувствовала опустошение, оттого что его выкинули. Матери, конечно, не было дела до моих чувств.