Но К. сейчас совершенно не воспринимал эти профессиональные наблюдения художника-вымогателя.
— Упакуйте все эти картины! — воскликнул он, прервав разглагольствования художника, — завтра придет мой секретарь и заберет.
— В этом нет необходимости, — сказал художник. — Думаю, я найду вам носильщика, который прямо сейчас пойдет с вами.
И наконец, наклонившись над кроватью, он отпер дверь.
— Наступайте без стеснений на кровать, — сказал художник, — так делают все, кто здесь входит.
К. и без этого приглашения не стал бы церемониться, да и вообще уже наступил одной ногой прямо на середину тюфяка, но, взглянув в этот момент сквозь открытую дверь, убрал ногу с кровати.
— Что это? — спросил он художника.
— Чему вы удивляетесь? — спросил тот, в свою очередь удивляясь. — Это судебные канцелярии. Вы что, не знали, что здесь помещаются судебные канцелярии? Но ведь судебные канцелярии помещаются почти на всех чердаках, почему же их не должно быть именно здесь? Собственно, и мое ателье тоже относится к судебным канцеляриям, но суд предоставил его в мое распоряжение.
К. испугался даже не того, что и здесь обнаружил судебные канцелярии, он испугался главным образом себя, своей неосведомленности в судебных делах. Он считал одним из главных принципов поведения обвиняемого — всегда быть в состоянии готовности, никогда не позволять застигать себя врасплох, не смотреть, разинув рот, направо, если слева рядом с тобой стоит судья, — и именно этот принцип он раз за разом нарушал. Перед ним открылся длинный проход, и из него дохнуло таким воздухом, в сравнении с которым воздух ателье освежал. По обеим сторонам прохода были поставлены скамейки — точно так же, как в коридоре той канцелярии, где находилось дело К. По-видимому, существовали точные инструкции по устройству канцелярий. В данный момент наплыв посетителей здесь был не очень велик. Какой-то мужчина полулежал на скамье, закрыв голову руками, и, казалось, спал, другой стоял в полутьме в конце прохода. К. все-таки перелез через кровать, художник последовал за ним с картинами в руках. Вскоре они встретили служителя суда — К. теперь уже узнавал всех служителей суда по золотой пуговице, которая выделялась среди прочих пуговиц на их цивильных костюмах, — и художник поручил ему сопровождать К. с картинами. К. не столько шел, сколько шатался из стороны в сторону, прижимая ко рту носовой платок. Когда они были уже недалеко от выхода, им навстречу высыпали те же девочки, ускользнуть от которых К., таким образом, не удалось. Они, очевидно, увидели, что вторая дверь ателье открыта, и обежали вокруг, чтобы проникнуть туда с этой стороны.
— Я не могу вас проводить дальше! — крикнул художник, смеясь под натиском девочек. — До свидания! И не раздумывайте слишком долго!
К. на него даже не оглянулся. На улице он взял первый попавшийся экипаж. Он хотел отделаться от этого служителя, чья золотая пуговица все время мозолила ему глаза, хотя никто, кроме него, ее, наверное, не замечал. Служитель, проявляя рвение, полез было на козлы к извозчику, но К. согнал его вниз. Когда К. подъехал к банку, было уже далеко за полдень. Он с удовольствием оставил бы картины в пролетке, но побоялся, как бы не понадобилось при случае предъявить их художнику. Поэтому он приказал отнести их в свой кабинет и запер в самом нижнем ящике стола, чтобы они не попались на глаза заместителю директора хотя бы в ближайшие дни.
Глава восьмая
КОММЕРСАНТ БЛОК. УВОЛЬНЕНИЕ АДВОКАТА
Наконец К. все-таки решился изъять у адвоката полномочия представительства. Хотя сомнения по поводу правильности таких действий у него не исчезли, однако убежденность в их необходимости перевесила. Это решение отняло у К. много умственной энергии; в тот день, когда он должен был идти к адвокату, он работал особенно медленно, ему пришлось засидеться в кабинете допоздна, и, когда наконец он оказался перед дверью адвоката, было уже больше десяти часов вечера. Перед тем как позвонить, он еще раз подумал, не лучше ли уволить адвоката по телефону или письмом, личная беседа наверняка будет очень неприятной. Но в конце концов К. решил не отказываться от нее, поскольку при всякой другой форме увольнения адвокат промолчал бы или ответил несколькими формальными словами, и К., если бы ему не удалось, к примеру, выяснить что-нибудь у Лени, никогда бы не узнал, как адвокат принял это увольнение и какие последствия для К. оно могло иметь, по мнению адвоката, пренебрегать которым не следовало. Если же адвокат будет сидеть напротив К., то даже если из него, ошеломленного этим увольнением, мало что удастся выудить, К. легко поймет все, что нужно, по его лицу и поведению. А если К. убедится в том, что все-таки неплохо было бы оставить защиту адвокату, то тогда он сможет и отменить его увольнение, — даже и такую возможность нельзя было исключать.
