— Вы много знаете об этом суде и о тех уловках, которые здесь нужны, — сказал К. и, поскольку она уж совсем на него навалилась, посадил ее к себе на колени.
— Это уже лучше, — сказала она и, устраиваясь у него на коленях, разгладила юбку и оправила блузку.
Потом она обняла его обеими руками за шею, отклонилась назад и посмотрела на него долгим взглядом.
— А если я не сделаю это признание, вы не сможете мне помочь? — спросил К. в порядке эксперимента.
Я занимаюсь вербовкой помощниц, думал он почти с удивлением, сначала фрейлейн Бюрстнер, потом жена служителя суда и теперь, наконец, эта маленькая сиделка, которой я по непонятной причине, кажется, очень нужен. Как она сидит у меня на коленях, словно это место для нее и создано!
— Нет, — ответила Лени и медленно покачала головой, — тогда я не смогу вам помочь. Но вы же не хотите моей помощи, она вам не нужна, вы своевольны, вы не позволите себя уговорить, — и после небольшой паузы спросила: — У вас есть возлюбленная?
— Нет, — сказал К.
— Да есть, — сказала она.
— Да, действительно, — сказал К., — подумать только, я от нее отказываюсь, а между тем у меня даже фотография ее с собой.
В ответ на ее просьбу он показал ей фотографию Эльзы; съежившись у него на коленях, она рассматривала карточку. Это был моментальный снимок. Эльза была снята в момент окончания головокружительного танца, который она с удовольствием исполняла в кабачке, ее юбка еще летела вокруг нее, взвихренная пируэтом, руки она упирала в крепкие бедрa, шея была изогнута, она смотрела в сторону и смеялась; того, кому был адресован ее смех, на фотографии не было.
— Она сильно затянута, — сказала Лени и показала на фотографии место, где это, по ее мнению, было заметно. — Она мне не нравится, она неуклюжа и груба. Впрочем, возможно, с вами она нежна и ласкова, судя по фотографии, похоже на то. Такие большие, сильные девушки часто только и могут, что быть нежными и ласковыми. Но смогла бы она пожертвовать собой ради вас?
— Нет, — сказал К., — она не нежна и не ласкова и пожертвовать собой ради меня не смогла бы. Но я пока ни того, ни другого от нее не требовал. Я даже и эту фотографию не рассматривал так внимательно, как вы.
— Тогда она для вас вовсе не так много значит, — сказала Лени, — тогда она вам вовсе не возлюбленная.
— Нет, — сказал К., — я свое слово назад не беру.
— Но тогда, если даже она сейчас и ваша возлюбленная, — сказала Лени, — вы бы не стали очень уж жалеть, если бы ее потеряли или поменяли на какую-нибудь другую, к примеру, на меня.
— Конечно, — сказал К., усмехаясь, — это возможно, но у нее есть перед вами одно большое преимущество: она ничего не знает о моем процессе, и даже если бы она что-то о нем узнала, она бы не стала об этом думать. Она бы не пыталась уговорить меня не упрямиться.
— Это вовсе не преимущество, — сказала Лени. — И если у нее нет других преимуществ, то я не теряю надежды. У нее есть какой-нибудь физический недостаток?
— Физический недостаток? — переспросил К.
— Да, — сказала Лени, — потому что у меня есть один такой маленький недостаток, смотрите, — она раздвинула средний и безымянный пальцы своей правой руки, между ними была почти достигавшая крайних суставов коротких пальцев тоненькая перепонка.
К. в темноте не сразу понял, что она хочет ему показать, поэтому она сама поднесла его руку, чтобы он мог пощупать.
— Какая игра природы, — сказал К. и, осмотрев всю руку, прибавил: — Какая прелестная лапка!
С некоторой гордостью Лени смотрела, как К. с удивлением снова и снова раздвигал и сдвигал ее два пальца, в конце концов он быстро поцеловал их и отпустил.
— О! — тут же воскликнула она, — вы меня поцеловали!
Торопливо, с полураскрытым ртом, она вскарабкалась на него, встав коленками на его колени. К. почти ошеломленно смотрел на нее снизу вверх; теперь, когда она была так близко к нему, от нее исходил какой-то горький, возбуждающий, словно бы перечный, запах, она схватила его голову, наклонилась к нему и впилась зубами в его шею, целуя и кусая, она кусала даже его волосы.
— Вы поменялись на меня! — вскрикивала она время от времени, — видите, вы теперь поменялись на меня!
