— Нет никакой возможности избавить этих двоих от палки? — спросил его К.
— Нет, — сказал каратель и, усмехаясь, покачал головой. — Раздевайтесь, — приказал он охранникам и повернулся к К.: — Ты не должен во всем им верить, они от страха перед моей палкой уже слегка тронулись. Вот, к примеру, то, что этот — он ткнул в сторону Виллема — рассказывает о своей возможной карьере, это просто смешно. Ты посмотри, какой он толстый, его же и палкой не сразу проймешь, в жиру завязнет. А ты знаешь, с чего он так разжирел? Манеру взял — у всех арестованных завтраки подъедать. Он у тебя-то разве завтрак не подъел? Ну вот, я же говорю. Но никто с таким животом никогда и никак не сможет работать палкой, это совершенно исключено.
— Есть и такие каратели, — заявил Виллем, в этот момент как раз расстегивавший брючный ремень.
— Нет, — сказал каратель и так огрел его палкой по шее, что тот съежился, — твое дело не слушать, а раздеваться.
— Я бы тебя хорошо отблагодарил, если бы ты отпустил их, — сказал К. и, не глядя уже на карателя — такие сделки лучше всего прокручиваются, когда с обеих сторон не поднимают глаз, — вытащил бумажник.
— Так ты, наверное, захочешь потом и на меня заявить, — сказал каратель, — чтобы и меня поставить под палку. Нет-нет!
— Ну, посуди сам, — сказал К., — если бы я хотел, чтобы этих двоих наказали, так ведь я бы не пытался сейчас их выкупить. Ведь я мог бы просто захлопнуть эту дверь, не желая больше ничего ни видеть, ни слышать, и пойти домой. Но я же этого не делаю, напротив, я всерьез пытаюсь освободить их; если бы я предполагал, что их должны будут — или хотя бы только могут — наказать, я никогда бы не назвал их имен. Я даже вообще не считаю их виновными, виновна эта организация, виновны высшие чиновники.
— Вот именно! — вскричали охранники и немедленно почувствовали палку своими уже обнаженными спинами.
— Если бы под твою палку попал какой-нибудь верховный судья, — сказал К., одновременно отжимая вниз уже готовую вновь подняться палку, — я бы уж точно не помешал тебе отхлестаться в свое удовольствие, больше того, я бы тебе еще денег дал, чтобы ты подкрепился для доброго дела.
— То, что ты говоришь, звучит вполне правдоподобно, — сказал каратель, — но я не позволяю себя подкупать. Раз я приставлен к палке, то и бросаю ее только по команде.
Охранник Франц, который, очевидно, в ожидании счастливого конца переговоров К. до сих пор вел себя довольно скромно, теперь, оставшись в одних штанах, вышел к двери, опустился на колени и, схватив руку К., прошептал:
— Если ты не можешь добиться пощады для нас обоих, то попытайся освободить хотя бы меня. Виллем старше, чем я, и во всех отношениях не такой чувствительный, к тому же он несколько лет тому назад уже понюхал палки, а я еще не обесчещен, и я ведь так себя вел только из-за Виллема, потому что он мой учитель и в хорошем, и в плохом. Пока мы тут, там, внизу, перед банком, ждет моя бедная невеста, и мне так ужасно стыдно.
И он вытер свое совершенно мокрое от слез лицо об сюртук К.
— Я больше не жду, — сказал каратель, схватил обеими руками свою палку и набросился на Франца, в то время как Виллем, съежившись в углу на корточках, украдкой наблюдал, не смея повернуть головы. И тут раздался вой, который испускал Франц, вой нечленораздельный и неизменный, исходивший, казалось, не от человека, а от какого-то терзаемого инструмента, он наполнял весь коридор, его должен был слышать весь дом.
— Не ори, — крикнул К., не смог сдержаться и, напряженно глядя в ту сторону, откуда должны были появиться экспедиторы, пнул Франца — не сильно, но все же достаточно сильно для того, чтобы обезумевший рухнул и судорожно зашарил руками по полу; однако от палки он не ушел, она нашла его и на полу, и в то время как он корчился под ней, конец ее равномерно ходил вверх и вниз. И вот вдалеке уже показался экспедитор, а в нескольких шагах позади него — второй. К. быстро захлопнул дверь, подошел к окну во двор и открыл его. Вой полностью прекратился. Чтобы не дать экспедиторам приблизиться, он крикнул:
— Это я!
— Добрый вечер, господин прокурист! — крикнули ему в ответ. — Что-то случилось?
