— Ну, идите же, пожалуйста. Вот, видите, — она указала на дверь капитана, из-под которой пробивался свет, — загорелся; теперь тешится на наш счет.
— Я уже иду, — сказал К., выскочил, схватил ее, поцеловал в губы и потом покрыл поцелуями все ее лицо, словно измученный жаждой зверь, хватающий языком воду наконец-то найденного источника. В конце концов он добрался до шеи, до ямочки у горла, и там его губы задержались надолго. Какой-то шорох в комнате капитана заставил его поднять голову.
— Ну, я пойду, — сказал он; он хотел назвать фрейлейн Бюрстнер по имени, но он его не знал.
Она устало кивнула; уже наполовину отвернувшись, она оставила ему, словно ничего об этом не зная, руку для поцелуя и потом ушла, сутулясь, к себе в комнату. Вскоре после этого К. лежал в своей кровати. Заснул он очень быстро, но, перед тем как заснуть, он еще немножко поразмышлял о своем поведении; он был им удовлетворен, но удивлялся, что не был еще более удовлетворен; этот капитан вызывал у него серьезную озабоченность в отношении фрейлейн Бюрстнер.
Глава вторая
ПЕРВОЕ СЛУШАНИЕ
К. известили по телефону, что в ближайшее воскресенье будет проведено небольшое расследование по его делу. При этом он был предуведомлен, что такие расследования будут проводиться регулярно, если и не каждую неделю, то все же достаточно часто. С одной стороны, все заинтересованы в быстрейшем доведении процесса до конца, но, с другой стороны, эти расследования должны быть во всех отношениях основательными и, вследствие связанного с этим напряжения, никоим образом не могут длиться слишком долго. Поэтому и был выбран этот вариант с часто следующими друг за другом, но быстро оканчивающимися расследованиями. Воскресенье было выбрано в качестве дня расследования для того, чтобы не создавать К. помех в его профессиональной деятельности. Предполагается, что он с этим должен быть согласен, если же для него желательны другие условия расследования, то ему, по мере возможности, готовы пойти навстречу. К примеру, допросы могут вестись и по ночам, но при этом К., возможно, окажется недостаточно свеж. Пока, во всяком случае, поскольку со стороны К. нет никаких возражений, остановились на воскресенье. Само собой разумеется, что его явка категорически обязательна, об этом, очевидно, даже нет необходимости особо его предупреждать. Ему был назван номер дома публичных слушаний, куда он должен был явиться, это был дом на какой-то отдаленной улице в глухом предместье, где К. до сих пор еще никогда не бывал.
Выслушав это сообщение, К. ничего не ответил и повесил трубку; он сразу решил, что в воскресенье он туда пойдет, это было, безусловно, необходимо: процесс начался, его следовало прекратить, первое расследование должно было стать и последним. Он все еще задумчиво стоял у аппарата, когда за его спиной раздался голос заместителя директора, который хотел позвонить, а К. ему мешал.
— Плохие новости? — небрежно спросил заместитель директора — не для того, чтобы что-то узнать, а для того, чтобы убрать К. от аппарата.
— Нет-нет, — сказал К., отступая в сторону, но не уходя.
Заместитель директора снял телефонную трубку и, ожидая связи, сказал, держа трубку в руке:
— Один вопрос, господин К.: не доставите ли вы мне такое удовольствие — не пожалуете ли в воскресенье, с утра пораньше на мою яхту? Будет кое-какое общество, в том числе, наверное, и ваши знакомые. Прокурор Хастерер, в частности. Придете? Приходите, не пожалеете!
К. попытался сосредоточиться на том, что говорил заместитель директора. Это было для него немаловажно, поскольку приглашение заместителя директора, с которым у него никогда не было особенно тесных отношений, означало попытку сближения и показывало, какой вес приобрел он в банке и насколько важной представлялась его дружба или хотя бы его непредубежденность второму по значению лицу в банке. Такое приглашение было несколько унизительным для заместителя директора, даже при том, что высказано было в ожидании связи с трубкой в руке. К. должен был удвоить это унижение; он сказал:
— Весьма благодарен! Но, к сожалению, в воскресенье у меня не будет времени, на воскресенье я уже договорился.
