Уже почти отчаявшись, я выбрал наугад какого-то высокого, модно-небритого, с кругами под глазами. Тоже чернявоват, конечно, но у него хоть нос картошкой, а не баклажанчиком.
— Как фамилия? — Я поманил его пальцем.
— Серебрянников!
Звучит вроде по-русски. Может, ты-то хоть выручишь своего президента? Напрягись же, гегемон, вся Россия от тайги до британских морей ждет твоего заветного слова. Не подведи.
Я посмотрел небритому прямо в глаза и медленно, вбивая между словами огромные паузы, спросил у него в упор:
— О чем — мечтает — человек — утром — понедельника?
— Дык опохмелиться… — вздохнул Серебрянников. Спаситель мой!
— Во-о-о-от, Болеслав Янович! — Я, торжествуя, повернулся к Потоцкому. — Видите, о чем мечтают простые граждане! Примите это во внимание, и чтобы вечером же экспериментальный образец нового средства от похмелья был у меня в кабинете. Вам ясно?
— К вечеру можем не успеть, — замялся Болеслав. — Разве что попробовать синтезировать к завтрашнему утру…
Я представил себе, как весь долгий день и еще всю долгую ночь в моей разнесчастной голове будут танцевать чечетку, — и без церемоний погрозил Потоцкому кулаком. Вроде бы в шутку, но так, чтобы он проникся всей серьезностью президентского поручения.
Когда от аспирина никакого проку, а водку организм не принимает, человек может стать оч-чень опасным. Лучше со мной не спорить.
— Никаких «завтра», Болеслав Янович. Жду результата сегодня же.
Я вырос в старом трехэтажном доме окнами на проспект. Архитектор спроектировал в этом доме три входных двери: две парадные, с портиками, и одну черную. Сколько себя помню, оба парадных входа были всегда наглухо заколочены. «Чтобы не шастали взад-вперед, — объясняла бабушка. — И чтоб не тратиться на швейцара».
В Кремле примерно то же самое. Из шести въездных ворот пять, мне кажется, уже лет сто не открывались на вход и на выход. Въезды через Тайницкую и Константино-Еленинскую башню, Троицкие и Никольские ворота — уже история. Даже ворота Спасские, для царей и послов, теперь лишь украшение. Большому начальству и нам, смертным, положено пользоваться одними только Боровицкими.
Зато экономия на охране. Всего пять офицеров внутренних войск обслуживают пять металлодетекторов и пять интраскопов для сумок.
Естественно, очередь. Суета. Тихая ругань. Охранники злобятся. Раньше и здесь, и на таможенных терминалах дежурили прапоры, но с тех пор, как их в России отменили, места заняли лейтенанты. А повысить оклады никто не догадался. Это тоже не умиротворяет.
Те немногие, кто сидят в машинах с номерами из кремлевского гаража, конечно, не досматриваются и проезжают охрану, даже не опуская тонированных стекол. Зато нас, ремонтников-иностранцев, лейтенанты могут помучить по инструкции. Мы, ремонтники, всего на одну ступенечку в иерархии выше туристов. С теми никто из лейтенантов вовсе не разговаривает, как с людьми. С нами хотя бы здороваются и изредка даже говорят «пожалуйста»: «Пожалуйста, поднимите руки. Пожалуйста, выньте все из карманов…»
Мне сегодня везет. У рамки номер три дежурит Олег Зеленко. За неделю, пока он ежедневно водил ручным сканером по моей спине, груди, ногам и копчику, мы с ним успели переброситься тремя десятками нейтральных словечек. Олег сам родом из Белой Церкви, а я там когда-то служил, и это — достойная тема для разговора.
В принципе, я много где успел послужить, а те места, где нигде не был, хорошо знаю по книгам и понаслышке. Человеческий контакт в моем деле жизненно необходим. Здешней техники-то я не боюсь: арочные детекторы откалиброваны так, что не реагируют на все, что мельче складного ножа. Ручняки поднимают писк только на железо и молчат в присутствии цветмета — если, понятно, ты не проносишь с собой слиток. Трехмерные сканеры ручной клади могли бы стать проблемой, но их здесь пока нет, а обычные интраскопы дают плоскую картинку. Чем больше в сумке ремонтника всяких мелочей, тем труднее разобраться, какой силуэт что обозначает.
Другое дело — личный досмотр. Если охране ты не понравишься, тебе придется показать содержимое не только всех карманов, но и всей сумки, а по закону имеют право и в задницу заглянуть. Правда, до этого ни разу не доходило. Но вот придираться — придирались, есть среди здешних лейтенантов один такой любитель поглумиться над ближним. Игорь Макаров, однофамилец пистолета.
