«Может и подскажет чего», — подумав, решил Квазимодо, укладывая в сумочку дефицитную копченую колбаску, рыбку красную, пару баночек икорки и бутылку армянского коньяка «Ноев Ковчег» 70-летней выдержки.
Эту бутылку, никогда не поступающего в продажу, а разливающегося лишь по спецзаказу, коньяка, Квазимодо берег для особого случая. Выходит, наступил… Через полчаса горбун уже крутил ручку устаревшего дореволюционного механического звонка с почти истершейся надписью через «ять» — «поверните». Ну не признавал пожилой профессор археологии электрических, как он говорил, бездушных звонков. За дверью что-то негромко тренькнуло.
— Иду-иду! — послышался слегка надтреснувший старческий голос.
Дверь, сдерживаемая цепочкой, немного приоткрылась, и в образовавшуюся щель выглянул старый профессор.
— Дмитрий Михалыч, наше вам, с кисточкой! — Квазимодо поприветствовал старика, «скорчив» добродушную улыбку на лице.
— Тимофей Павлович, милейший, какими судьбами? — узнав гостя, расплылся в ответной улыбке старик, продемонстрировав желтоватую вставную челюсть. Он прикрыл дверь, скинул цепочку. — Проходите, не стесняйтесь! — Пропуская горбуна в квартиру, произнес Крылов. — Давненько не навещали старика! — попенял он уголовнику, запирая за ним дверь.
— Да все недосуг было, — максимально вежливо ответил Сапрыкин, стараясь не сбиться на феню. Именно с помощью профессора матерый сиделец Квазимодо научился общаться не на махровом уголовном арго, как любил называть феню профессор, а на обычном человеческом языке. — Дела, Дмитрий Михайлович, требуют полной отдачи!
— Ну, вы не забывайте старика! Захаживайте почаще! — искренне попросил старик, растерявший за долгую жизнь всех родных, близких и дальних, переживший собственных детей, не сумевших подарить ему внуков. Одиночество страшный бич, особенно для стариков.
— Всенепременнейше, Дмитрий Михайлович! — уверил профессора Квазимодо.
— Вы как, по делу? — поинтересовался профессор. — Что-то стоящее на горизонте замаячило?
— Нет, в этот раз ничего стоящего не попалось! — развел руками горбун. — Я так, проведать зашел… Ну и проконсультироваться, заодно, по одному очень необычному вопросу… — туманно произнес Квазимодо.
— Необычному? — оживился профессор, потерев друг о друга сухонькие ладошки. — Очень интересно! Я люблю все необычное! Да что же мы у дверей-то стоим? — опомнился Дмитрий Михайлович. — Не возражаете, если мы как обычно, на кухне?
— Буду только рад! — ощерился (по-другому страшную гримасу, выдаваемую Квазимодо за улыбку и не назвать) горбун. — Я тут децал хавчика притаранил… — сбился на жаргон Квазимодо.
— Ага, буклянка с мешочком! [43] — в том же духе ответил профессор.
— Косяк, Дмитрий Михайлович! — огорченно осознал ошибку горбун. — Опять сбился!
— Ну, не скажите, милейший, я помню первую нашу встречу… Если бы не мой печальный опыт, то вас без переводчика и не понять простому обывателю. В нужном направлении двигаетесь, батенька! Пойдемте на кухню, заценим ваш хавчик…
Старик шаркающей походкой повел гостя на кухню. Едва Квазимодо начал выкладывать на стол разносолы, в прихожей вновь раздался треск допотопного звонка.
— Ох, ты! — спохватился профессор, бросив быстрый взгляд на массивные резные часы. — Забыл совсем: ко мне тут для оценки должны складишок нательный Елизаветинских времен для оценки принести… Это много времени не займет.
— Не переживайте, Дмитрий Михайлович, я подожду, — не прекращая выкладывать на стол принесенную снедь, заверил профессора Квазимодо. — Дела — они прежде всего! Я понимаю!
— Не скучайте, — произнес профессор, направляясь к двери. — А то можете и полюбопытствовать… — предложил он.
— Да нет, я лучше здесь подожду, — ответил горбун.
— Понимаю, не ваш интерес, — произнес старик. Звонок вновь призывно тренькнул. — Да, иду уже, иду!
Дошаркав до входных дверей, старик отпер замок.
— Чем обязан, молодые люди? — донесся до горбуна вопрос старика.
— Ты, шо ль, профессор? — ответил ему вопросом на вопрос развязный, слегка шепелявый голос.
— С какой целью интересуетесь? — уел гостей Крылов.
— Нам Горбуха тренькнул, что ты цацку старую из рыжья заценить сможешь…
