— Твоя тачка, пахан? — остановившись возле «Волги», поинтересовался Славка.
— Моя, — утвердительно кивнул Хобот, распахивая пассажирскую переднюю дверь.
— А чё старая? — полюбопытствовал Первухин. — Взял бы двадцать четверку — бабосики же имеются, форсил бы не хуже партийных боссов…
— А на кой мне лишнее внимание? — Хобот наградил подельника презрительным взглядом. — Да и не по понятиям это: честный вор не должен отсвечивать, словно фраер беспонтовый! Ты, Пельмеха, вроде и сиделец со стажем, и Закон знаешь, а все балбес балбесом… Давай, не стой столбом: прыгай в шабарабан! Нечего старухам у подъезда моргалы мозолить! — распорядился Хобот, залезая в автомобиль.
— Ну да, точно, нам лишнее палево ни к чему, — послушно закивал Первухин, протискивая тощий зад в приоткрытую дверь. — Привет честной компании! — произнес он, устраиваясь на заднем сиденье «Волги».
— Ты, что ль, Пельмень? — просипела горбатая коренастая фигура, развалившаяся на мягком автомобильном кресле. — Слушок был, что ты ласты завернул от водяры лет пять назад…
— Ба! Кого я вижу? Квазимодо, ты? — «обрадовался» Первухин, с опаской разглядывая постаревшего горбуна — правую руку и бессменного телохранителя Хобота. — Сколько лет, сколько зим? По совести признаться, боялся Славка нелюдимого горбуна до дрожи в коленках. Хобота так не боялся, как его горбатого «помощника». Насмотрелся в лагере… — А насчет того, что меня карачун посетил, — затараторил он скороговоркой, — было дело! Филок на водяру не было — василек с корешами газолинили [29], ну и завернуло. Толян Обрубок откинулся. А меня и Сапрыку едва-едва на больничке откачали, а слушок пошел, что я тоже того, прижмурился…
— Живучий же ты, Пельмень! — покачал лобастой головой Квазимодо. — На зоне и БФ-кой травился, и синькой… — горбун ухмыльнулся и ткнул Славку в бок крепким кулаком. — Видать не от этой хрени в ящик сыграть тебе боженька на роду прописал!
— Тьфу-тьфу-тьфу, коли оно так! — поплевал через левое плечо Славка. — Не собираюсь я туда — еще небо хочу покоптить!
— Ну-да, ты ж себе, наверное, три срока отмерял, да, Пельмень? — прищурился Квазимодо.
— Три не три, — уклончиво ответил Славка, — а пожить еще хочется. Так кто ж того не хочет? Вот выгорит наше дело, так я с бабосиками погуляю…
— Не каркай! — шикнул с переднего сиденья Хобот. — Вот как обтяпаем, тогда будешь…
— Все, заткнулся! — поспешно ответил Первухин и замолчал.
Машина Хобота тем временем выехала со двора, ей вслед пристроилась потрепанная «копейка». Машины неспешно продефилировали по центральной улице поселка. Проезжая отделение милиции водитель Хобота немного сбросил скорость, чтобы паханы смогли «заценить расклад». Возле освещенного крыльца стоял желто-синий «Луноход» [30], на переднем сиденье которого кемарил молодой водила. На крыльце курили двое патрульных, заступивших в ночную. Оставив позади ментовскую третью хату, водила тормознул у обочины. Следом припарковалась и «копейка» быков. Один из налетчиков вышел из «Жигулей» и, подойдя к машине Хобота, заглянул в открытое окно:
— Чё, пахан, прем на шальную [31], или какой-никакой фидуцил [32] созрел?
— Какой-никакой созрел, — проскрипел авторитет. — В общем, расклад такой: ты, Хорек, бери Федула с Болтом, и на своем корыте рвите на окраину поселка. Там есть такая затрапезная лавчонка — то ли «Тополек», то ли «Елочка»…
— На кой нам тот кукляк [33]? — удивился Хорек, нечаянно перебив авторитета.
— Цыть, чувырла! — недовольно громыхнул Квазимодо, ставя зарвавшегося подручного «на место». — Дослушай расклад!
— Так вот, — хрипло продолжил Хобот, посвистывая нездоровыми легкими, — кукляк хоть и небольшой, но сигнализация там имеется. Минут через двадцать нужно будет там пошуметь: стекло там кокните, либо еще что. Как только сигнал придет на пульт — патруль на сработку дернет.
— А! — дошел до Хорька план Хобота. — Три копейки сдернет, пока туды-сюды, пока разберутся…
— Вот-вот, — кивнул пахан, — пока они туды-сюды, мы здесь немножко похулиганим. Высаживай Пеньтюха с Дробильщиком… Да, и пусть Дробильщик свою арматуру [34]
