— Да, виды у вас прелестные. — Курчатов с наслаждением вдохнул сухой бодрящий воздух и повернулся к генералу, который в это время опытными солдатскими руками заправлял небрежно постланное одеяло.
— Виды хорошие, Игорь Васильевич, это верно, — торопливо и озабоченно ответил генерал. — Только погода портится. Синоптики передали, что ожидают в ближайшие сутки ветер. А у нас если задует…
— Ветер? — Курчатов озабоченно сдвинул брови и легким, почти неуловимым движением среднеазиатского аксакала огладил бороду. — Это не вдохновляет.
Ветер действительно не сулил ничего хорошего. Прежде всего, он мог переместить в нежелательном направлении радиоактивное облако. Мог сузить программу испытаний. Кроме того, многие приборы для регистрации взрывных характеристик предполагалось поднять на аэростатах, а воздушный ураган может разметать их в разные стороны, вообще сорвать и унести неведомо куда.
— Будем поднимать аэростаты, Игорь Васильевич? — словно прочитав его мысли, спросил генерал. — Как бы не оторвало… — Он решил, что председателя ГК лучше предупредить загодя.
Будет ветер на самом деле или нет — это делу не помешает.
Вдруг Игорь Васильевич захочет посоветоваться с Москвой? Шутка ли — первый атомный взрыв! Такие вопросы с бухты-барахты не решаются.
Но Курчатов не собирался никуда звонить. Ему были даны высшие полномочия, и вся ответственность лежала на нем.
— Пока пусть все остается по-старому. Взрыв произведем точно в назначенное время, то есть ровно в восемь часов ноль-ноль минут по местному времени. И аэростаты тоже запустим. Сорвет^ так сорвет. А может, и обойдется.
— Слушаюсь, Игорь Васильевич, — с бодростью отозвался генерал.
От Курчатова исходила такая жизнеутверждающая сила, такая уверенность в себе и своем счастье, что даже думать не хотелось о всяких там осложнениях, тем более о неудаче. Нет, все должно окончиться благополучно…
Пропищал зуммер, и на селекторе загорелась красная лампочка.
— Да, — сказал Курчатов, взяв трубку.
— Игорь Васильевич! — в репродукторе неестественно низко загудел голос одного из сотрудников. — Никак не дождемся своей очереди! Только время зря теряем. А нужно столько приборов разместить!
— Вы когда по графику?
— Еще шесть часов ждать.
— Ну и ждите. Чего же вы жалуетесь? Вот если за вами не приедут точно в срок, тогда и будете жаловаться.
— Так разве я жалуюсь, Игорь Васильевич? Просто не успеем мы! Очень много приборов. Может, для первого раза не будем слишком загромождать? Ведь столько экспериментов! Разве мыслимо?
— У вас есть задание, и вы должны уложиться в расчетное время. Эти измерения необходимы военным, — он подмигнул генералу. — Не забудьте, что здесь уже не мы цари и боги, а они. Мы проведем испытания и уедем домой, а они останутся осваивать новое оружие. Вам понятно?
— Понятно, Игорь Васильевич. Попробуем успеть. Простите за беспокойство.
— Ничего-ничего… Позванивайте, — он повесил трубку и, взяв микрофон, включил тумблер общего оповещения. — Внимание всех! Добрый вечер, товарищи. Завтра с утра прошу быть на своих местах. Если у кого есть какие неясности, свяжитесь со мной.
Но селектор молчал: каждый хорошо знал свою задачу.
— А теперь спать, товарищ генерал, спать и никаких гвоздей! Кто знает, удастся ли нам еще раз выспаться до часа «Ч».
Но сам он долго не мог заснуть. Перевозбужденный мозг не отключался. Курчатов явственно ощущал, как по замкнутым цепям нейронов бродили неугасающие токи, вспыхивая время от времени яркими звездами тревожных сигналов.
Вспоминалось недавнее, что не отшумело еще, не перестало волновать: постройка уран-графитового реактора, на котором они с братом получили первые порции плутония; палатка, где Панасюк возился с размножением нейтронов; и зеленое пламя, которым вдруг вспыхнул урановый порошок. Подумать только, они и понятия не имели тогда, что уран может самовозгораться. То-то был сюрприз! Высвечивались из тьмы лица друзей и сотрудников: Кондратьев, Шлягин, Головин, Мещеряков, Зельдович, Дубовский, Павлов, Певзнер, Мостовой, Бабулевич, Спивак, Фурсов, Гуревич, Елизаров. И, конечно, Юлик Харитон — верный друг с давних гимназических лет, и Кира Щелкин, и милый Алихан. Все казалось, что время тянется слишком медленно, а как фантастически быстро оно пролетело! Странное, прекрасное время, сгущенное, спрессованное, как взрывчатое вещество. Просто не верится, что все уместилось в считанные месяцы! А ведь это именно так! Он-то знает!.. Каких-нибудь полтора года назад у них было всего двадцать три микрограмма плутония. Две крохотные, невидимые глазом пылиночки сверхсекретного вещества. А в это время уже строился огромный завод, рассчитанный на килограммы нового элемента. Не было еще ни промышленной схемы выделения плутония из урана, ни заводской технологии, а уже стоял завод, но когда в сырые от свежей штукатурки цехи в запломбированных контейнерах доставили сырье, были готовы и технология, и все прочее. Перед внутренним оком мелькнуло лицо академика Хлопина, и тут же память, как фонарь под ветром, шатнуло назад, в лютую стужу сорок шестого. Неуклюжие, неповоротливые в своих защитных скафандрах, они не выходили из горячей зоны, пока не пустили, наконец, реактор. Да что они? Им это было положено. На то они физики. А Ванников? А Славский? А Завенягин? Даже министры дневали и ночевали на стройплощадках и, завороженные темпом, в азарте хватались за такелажные работы, вкалывали на подсобке…
