Лишь после этого испытаниям дали зеленый свет. И работа завертелась.
В эпицентре предполагаемого взрыва построили тридцатиметровую вышку из стальных конструкций, на вершине которой в надлежащий момент поставят взрывное устройство. Сама бомба еще находится в железобетонном бункере. Окончательная ее сборка будет произведена накануне взрыва. И лишь тогда, когда он, Курчатов, своими глазами убедится, что все в порядке, ее повезут на специальном тягаче к вышке. Кроме детонационного устройства, там смонтируют сотни приборов и тысячи чувствительнейших датчиков. Многие километры кабелей и проводов донесут до удаленных на безопасное расстояние экранов и самописцев телевизионное изображение бомбы и все биение ее пульсов с момента установки до того непостижимого мига, когда она обратится вся в лавину энергии, в невыразимый, испепеляющий свет.
В зоне взрыва армейские строители и саперы возвели сложные инженерные сооружения и построили дома, в которых суждено жить только подопытным животным, да и то считанные часы. Это странный, пугающий город, где рядом с необитаемыми громадами из камня и железобетона соседствуют простые бревенчатые домики. Здесь есть лишь подобие улиц, но зато много бескрайних площадей, изрытых окопами и ходами сообщений. Много дотов, в которых тускло отсвечивают пулеметные стволы. За пулеметами никто не сидит. И никого нет в этих дотах, не считая, конечно, кроликов, которые испуганно жмутся в бетонных сырых закутках. Повсюду можно увидеть новые, покрытые свежей смазкой танки, но они тоже пусты; целые артиллерийские батареи со всевозможным калибром стволов, но и здесь нет людей. Эти пушки и танки никогда не увидят расчета или экипажа. У города в центре пустыни нет имени, ибо город — этот мишень, и все постройки его, и вся техника — тоже мишени. От первого взрыва многого ждут. Он должен продемонстрировать все возможности нового оружия, как можно ярче выявить его поражающие факторы: испепеляющий вихрь света, подобную землетрясению взрывную волну и невидимое смертоносное излучение, получившее название проникающей радиации.
Тут одинаково важно знать, что погибнет и что уцелеет на разных расстояниях от эпицентра. Все характеристики взрыва будут надежно зафиксированы приборами, регистрирующие устройства которых физики давно уже разместили за толстыми железобетонными стенами командного пункта и наблюдательных блиндажей. Военные же смогут подробно изучить разрушительные последствия атомного вихря на мишенях. Это будет демонстрация ядерного удара по городам с домами и улицами, по укрепленным районам с инженерными сооружениями и огневыми точками, по средоточениям военной техники: аэродромам, танковым соединениям и артбатареям.
И сделано это будет во имя того, чтобы никто и никогда не угрожал миру самым страшным оружием, которое только создал человек.
— Эх, до чего же хорошо здесь у вас, — довольно вздохнул Курчатов, распахивая оконные створки в отведенном ему дощатом коттедже. — Какая даль! И какое небо. Я нигде не видел подобного неба.
У генерала отлегло от сердца. Каждый раз, провожая Игоря Васильевича в эту скромную обитель, он ловил себя на мысли, что не подобает такому человеку спать на узкой железной койке в крохотной, обшитой авиационной фанерой комнатенке. А что делать? В суровых полевых условиях они сделали все, чтобы дать физикам хотя бы минимум комфорта. В коттедже есть крохотный душ, на подоконнике цветет глициния, за окном шумит белой листвой пирамидальный тополь. Кормежка, конечно, так себе, зато икра и шампанское есть всегда. И шоколад «Золотой ярлык» тоже. Вот с молоком несколько хуже, хотя Игорь Васильевич каждый раз напоминает, что физикам надо давать свежее молоко. И ведь верно — надо. Как там ни берегись, а лишних рентгенов нахватаешь. Это генерал знает по себе. Но что поделаешь? Бывают перебои с молоком, бывают. Удаленность все-таки, жара… Зато по части электроники и связи они не то что областному центру, а самой Москве не уступят. В любом месте к услугам Игоря Васильевича телефон, телекс. Все подразделения связаны между собой через центральную диспетчерскую. В считанные секунды можно отыскать любого сотрудника. Конечно, хорошо бы создать лично для академика большой уют, только он сам не разрешает. Как у других, так и у меня, говорит. И это верно, хотя, с другой стороны — много ли у нас не то что на объекте, во всей стране таких людей?
