— Спасение утопающих есть дело рук самих утопающих! — пожал плечами Мещеряков и тоже стал расстегивать пиджак. — Давайте скинемся на парочку кубометров?
К концу дня лаборатория напоминала дровяной склад. Под ногами трещала кора. Умопомрачительно пахли скипидаром розоватые сосновые чурбаки.
— Видите, какие они сырые? — не уставал радоваться Курчатов. — Прямо свежезамороженные. Вон даже кора в снегу.
— Оттают и начнут сохнуть, — резонно заметил Рукавишников.
— И ничего страшного! — Курчатов, видимо, успел уже все обдумать. — Будем их ежедневно смачивать. Дрова очень быстро впитывают влагу. Отныне станем управлять циклотроном только из-за поленницы.
— Надо будет поставить вокруг машины ионизационные камеры, — сказал Алхазов. — Если излучения действительно так опасны, их следует контролировать. И еще я предлагаю немедленно отправить Курчатова домой!
— Это еще зачем? — нахмурился Игорь Васильевич.
Но сотрудники в один голос поддержали Алхазова, и, ободренный их поддержкой, он решительно заключил:
— И так мы будем поступать всегда! Вношу предложение — в обязательном порядке удалять товарища Игоря Васильевича Курчатова из лаборатории в целях отдыха. Кто «за»?
Все подняли руки.
— Это самоуправство! — возмутился Курчатов.
— Решение окончательное и обжалованию не подлежит!
Семинар проходил под нарастающий аккомпанемент грозы. Атмосферное электричество не скупилось на световые эффекты и звуковое сопровождение. Ветер со стороны Финского залива обрушивался неистовыми порывами, и белые, как размочаленные веревки, струи хлестали в окна. Потом наступала относительная тишина. Только ливень шумел по асфальту, хлюпали лужи и грохотали водосточные трубы.
В зале собралась уйма народу, и было душновато. Попробовали отворить форточку, но очередной порыв ветра захлестнул в нее ледяную воду. На мгновение запахло дождем и туманом. Форточку захлопнули, но занавески продолжали ходить ходуном. Они то упруго надувались, как паруса, то, опадая бессильно, льнули к окнам, ломая хрупкие листья всевозможных гераней и бегоний.
Горели все лампы под потолком, все бра, но когда за окнами вспыхивала и пропадала бело-фиолетовая ветвящаяся искра, казалось, что ток отключили и наступила тьма.
— Дает природа! — шепнул Русинов сидящему рядом с ним Флерову. — Какая уймища энергии! И все ведь зазря…
— Как знать, — усомнился Флеров, — возможно, есть скрытые механизмы…
На них сердито зашикали. Флеров сконфузился и притих.
Курчатовские семинары по нейтронной физике всегда были интересными, а сегодняшний — в особенности. На повестке дня стоял только один вопрос: «Расщепление ядер урана нейтронами». Обзор проблемы делал сам Курчатов.
Игорь Васильевич говорил, не заглядывая в лежащие перед ним бумаги. Он старался быть предельно кратким и по возможности избегал специальных терминов, которые могли бы быть непонятны присутствующим.
Ведь, кроме общепризнанных «корифеев» Москвы и Ленинграда, таких, как Френкель, Семенов, Франк, Алиханов, Фок, Зельдович и Харитон, на его семинары приходили и студенты младших курсов, молодые инженеры и техники — все, кого только интересовала ядерная физика.
— Как все вы хорошо знаете, — говорил Курчатов, — еще в тысяча девятьсот тридцать четвертом году Энрико Ферми с сотрудниками обнаружил в облученном нейтронами уране нестабильные вещества, испускавшие бета-лучи. Определить эти вещества Ферми не сумел, хотя и высказал предположение, что они принадлежат к трансуранам. Но так ли это? Действительно ли удалось получить новый элемент экарений с атомным номером девяносто три, подобный по своим химическим свойствам рению? Ида Ноддак из Фрейбургского университета в Бреслау, открывшая в свое время рений, выразила сомнение в том, что итальянцы наблюдали в продуктах реакции девяносто третий элемент. Более того, она даже высказала предположение, что уран способен под действием нейтронов распадаться на крупные осколки. И осколки эти, как пишет Ноддак, должны быть «изотопами известных элементов, но не соседями элементов, подвергнутых облучению». Теперь мы видим, насколько она была близка к истине! Тем не менее идею Ноддак никто не подхватил. К тому же немецкие ученые Хан и Штрассман совместно с австрийкой Мейтнер на опыте проверили выводы Ферми и поддержали их. По мнению немцев, в реакции образуется серия новых заурановых элементов.
