Из протокола дополнительного допроса Митрофанова:
«…Герман принял у нас Лешу, взвалил на плечо и понес домой. В отделение Леша вернулся уже часам к восьми. Как раз был ужин. Он поклевал котлету и отодвинул от себя тарелку: „Не лезет что-то!“ Ушел в палату, лег на койку и вроде как уснул. А часов в одиннадцать поднялся. Домой, сказал, надо. Я стал его отговаривать: „Чего, мол, тебе дома делать? Надя и ребята, поди, уж спать легли“. — „Сигарет прихвачу“. — „Да у меня, говорю, в тумбочке есть немного курева, до утра нам с тобой хватит. А утром и сходишь“. Нет, ему приспичило! Спустился он на первый этаж, а входные двери уже заперты. „Пошли, говорю, перекурим в туалете!“. Отказался. Ну, я один пошел.
Покурил я, значит. Возвращаюсь в палату — Лешки нет! Мужики смеются: „Дружок-то твой в окно выпрыгнул!“. Не знаю, как сумел, всеж-таки второй этаж… Ладно, минут через сорок стучит внизу в дверь. Дежурная сестра впустила его, но, конечно, утром нажаловалась врачу. Спрашиваю у Лешки: „Дома все в порядке?“. Кивнул: в порядке. А я вижу: не в себе он, желваки на скулах так и ходят. Спрашиваю: „Сигареты принес?“ — „Забыл!“.
А часов в девять утра опять явился Герман. „Лешка, спрашивает, тут?“. — „Тут, говорю, валяется на койке и не выходит из палаты“. — „Вас что, ночью отпускают домой?“. — „Нет, говорю, на ночь двери запирают“. — „Тогда как Леша выбрался?“. Я будто ничего не знаю, спрашиваю: „Он что, приходил ночью домой?“. Герман ничего не ответил и сразу ушел.
Когда Надя с Германом договаривалась ехать на юг, я не знаю. Разговоров ни с ним, ни с Надей об их отношениях у меня не было.
На предыдущем допросе я ошибочно заявил о том, что просыпался ночью двенадцатого августа.
Теперь я припоминаю, что на самом деле это было одиннадцатого числа.
Тогда я проснулся около двух часов ночи и не спал минут сорок или полчаса, точнее не могу сказать.
Еще был у нас с Германом такой разговор. Он поинтересовался, сколько времени Лешка будет еще лечиться в наркологии. Я ответил, что месяца два, не меньше. Если, конечно, будет соблюдать режим. Герман ничего на это не сказал».
Еще одна соседка в беседе с участковым инспектором засвидетельствовала:
«Я видела, как незнакомый мне тогда мужчина нес на своих плечах пьяного Алексея Полунина домой. Это было числа первого или второго августа, а может быть, и третьего. Точно помню, что Надя была тогда дома. Упомянутый мужчина внес Алексея в квартиру и вышел оттуда приблизительно через полчаса. А часов в восемь Алексей вышел из подъезда и направился в сторону наркологии. Через час или полтора после его ухода мужчина, который его приносил, — теперь я знаю, что это был Герман Щеглов, — опять вернулся в квартиру Полуниных. Когда он оттуда опять выходил, я не видела, так как в половине двенадцатого легла спать».
— А я допускаю, что Щеглов мог вызвать ночью Полунина на разговор! — убежденно заявил Горелов.
— И что дальше? — спросил Брянцев.
— А то, что Щеглов мог заранее припасти веревочку и спиртное. А дальше — дело техники. Мотив налицо: Щеглов два месяца не работает, в карманах пусто, а тут представилась возможность с комфортом прокатиться за счет Полуниной на юг. Только вот муж что-то заподозрил, начал устраивать сцены. Тихий-тихий, а помехи создает немалые. Да еще если Полунина ни на что не может решиться…
— На что именно она не может решиться?
— Хотя бы на развод. Все-таки двое детей. Родственники. А без развода уехать тоже нельзя: мало ли чего может выкинуть муж, когда останется один.
