— С легким паром! — крикнул ему Брянцев.
Митрофанов вынул голову из унитаза, поднялся с колен, затем отжал руками волосы и вытер лицо подолом рубашки, после чего заправил мокрый подол в брюки и надел предусмотрительно повешенный на дверь кабинки совсем еще новый пиджак.
Когда он опять уселся на стул перед следователем, вид у него был достаточно трезвый, и в настороженно-выжидательном взгляде маленьких острых глазок отражалась мучительная работа пробудившейся мысли.
— Нынче были в отпуске? — поинтересовался Брянцев, сцепив пальцы на столе перед собою и давая свидетелю понять, что протокол писать он пока не намерен.
Митрофанов смахнул тыльной стороной ладони стекавшие по лбу капли воды.
— В июне отдыхал, — он всматривался в лицо следователя с таким видом, словно ожидал подвоха. — Не считая марта, апреля и мая. Ну, там вкалывали без отдыха. Садовые дома строили.
— С основной работы отпускают?
— Хорошо попросишь, так отпустят.
— И в июле вы тоже не работали. И в начале августа.
— Я ж лечился!
— Который уже раз?
— Второй только! В восемьдесят восьмом эту вшивали…
— Поди вы и посоветовали Полунину полечиться за компанию?
— Нет, он сам надумал! — энергично возразил Митрофанов. — Решил завязать.
— Что же ему помешало это сделать?
— Чего?.. — округлив рот, Митрофанов смотрел на следователя непонимающими глазами.
Брянцев повторил вопрос:
— Почему Полунин так неожиданно отказался от лечения?
— Уж не знаю… — ответил Митрофанов, пряча глаза.
— А ведь знаете! — смеясь, погрозил ему пальцем следователь. — Наверняка были у вас разговоры с ним!
— Когда это?.. — испуганно спросил как бы у самого себя Митрофанов, и рот его снова округлился морщинистым колечком. — Ага, как-то говорил он: боюсь, мол, от этой спирали один только вред здоровью будет да неудобства…
— Как он мог наперед это знать? Может, вы его просветили? Вам, говорите, раньше вшивали эту штуку?
— Не отказываюсь, было дело!
— И решились опять на это. Значит, на здоровье не сказалось?
— Жив покуда!
— И вы не пытались убеждать Полунина продолжить лечение?
Митрофанов ощерился.
— Какой я убеждальщик! На другой день сам оттуда рванул. И Ольгу с собой прихватил.
— А вы-то почему сбежали?
— А надоело! — Митрофанов досадливо отмахнулся. — Там ведь как в тюрьме. Со своей бабой врозь спишь, какое тут будет здоровье! Одно расстройство, прости Господи!..
— И что же будет дальше? Насколько вас хватит при таком образе жизни?
— А сколь проживем! Естественным ходом, — Митрофанов с осуждением посмотрел на плотно занавешенные окна. — Вы-то вон тоже света белого не видите!
— Самое бы время сейчас завязать, а? — продолжил свою мысль Брянцев. — Подруга-то ваша, говорят, еще совсем молодая. Женились бы, детей завели. Неужели не хочется пожить по-человечески?
Митрофанов засмеялся щербатым ртом:
— Ну уж нет!
— Да почему?
— Не гожусь-я в отцы-мужья. Да и Ольга… Какая она жена-мать, шибче моего хлещет… Мало, что ли, на свете сирот? Нет уж, помирать так с музыкой. А это лечение — да ну его к Богу! Никому мы с Ольгой не мешаем, живем дружно, как голубочки. Сыты, пьяны — что еще нам нужно?
— Гостей принимаете?
— Принимаем! — не без гордости подтвердил Митрофанов. — И сами по гостям хаживаем. Я ж говорю: живем по-человечески!
— Щеглов-то Гера заглядывает?
— Давно не бывал! — проговорив это, Митрофанов пугливо хлопнул себя по губам ладонью.
— Что так? — словно бы по инерции, не выказывая интереса, спросил Брянцев, безуспешно пытаясь отыскать в ящике стола какую-то вдруг понадобившуюся ему бумагу, и весь ушел в это занятие. — Черт-черт, поиграй да отдай!..
— Уехал, должно, куда, — сказал Митрофанов.
— Интересно, куда это он…
— Не сказался.
— И Надежда Васильевна уехала, — вспомнил Брянцев.
— Тоже давненько не видать, — подтвердил Митрофанов.
Брянцев прекратил поиски затерявшейся бумаги.
— Они разве не вместе уехали? — спросил он, в упор поглядев Митрофанову в глаза.
— Неуж вместе? — осторожно удивился Митрофанов, уводя взгляд в сторону. — И когда успели…
— Алик, зачем вы мне лапшу на уши вешаете? — строго спросил Брянцев.
— Как вы сказали?.. — Митрофанов смотрел непонимающе.
