Про всех падающих - страница 21
Генри. Я хотел побыть с отцом.
Ада. A-а. (Пауза.) Это — всегда пожалуйста.
Генри. То есть я хотел сделать так, чтобы он побыл со мною. (Пауза.) Ты сегодня грубей, чем всегда, Ада. (Пауза.) Я как раз его спрашивал, видел он тебя когда-нибудь или нет, я не мог вспомнить.
Ада. Ну и?
Генри. Он мне больше не отвечает.
Ада. Наверно, ты его извел. (Пауза.) Ты при жизни его изводил и сейчас изводишь, уже мертвого. (Пауза.) Приходит время, когда человек уже не может с тобой общаться. (Пауза.) Придет время, когда вообще никто не сможет с тобой общаться, даже совершенно незнакомые люди. (Пауза.) Ты останешься один на один со своим голосом, в целом мире не будет у тебя ни единого голоса, кроме твоего собственного. (Пауза.) Ты меня слышишь?
Пауза.
Генри. Не могу вспомнить, видел он тебя когда-нибудь или нет.
Ада. Он меня видел, и ты это знаешь.
Генри. Нет, Ада, я не знаю, ты уж прости, но я почти все забыл, что с тобою связано.
Ада. Тебя не было. Только мать и сестра. Я зашла за тобой, как уславливались. Чтоб вместе идти купаться.
Пауза.
Генри (с раздражением). Ну дальше, дальше! И что у людей за манера вечно останавливаться на полуслове!
Ада. Они не знали, где ты. Постель была не смята. Они все друг на друга орали. Сестра твоя кричала, что бросится со скалы. Отец встал и вышел, хлопнув дверью. Я ушла почти тут же, и я прошла мимо него. Он меня не видел. Он сидел на камне и смотрел на море. Не могу забыть его позу. И ничего ведь особенного. Ты тоже иногда так сидел. Может, именно в неподвижности этой все дело, он будто обратился в камень. Так я и не смогла разобраться.
Пауза.
Генри. Говори. Говори же! (Умоляюще.) Говори, говори, Ада, каждый слог — это выигранная секунда.
Ада. Боюсь, что это все. (Пауза.) Можешь продолжить беседу с твоим отцом, вернуться к сочиненью историй, или чем ты там еще занимался, а на меня не обращай внимания.
Генри. Не могу! (Пауза.) Больше не могу!
Ада. Минуту назад мог прекрасно, перед тем как со мною заговорить.
Генри (зло). А теперь не могу! (Пауза.) О Господи!
Пауза.
Ада. Ну хорошо, ты и сам ведь знаешь, что я имею в виду: какие-то позы остаются в памяти по вполне понятным причинам, ну там голова, например, опущена, когда должна бы вроде быть поднята, и соответственно наоборот, или рука, скажем, зависла в воздухе, как ничья. Что-нибудь в таком роде. А когда твой отец сидел на камне в тот день, ничего такого не было, ни единой подробности, чтобы пальцем ткнуть и сказать — необычно! Нет, так я и не смогла разобраться. Может, я говорю, в неподвижности этой великой все дело, он будто и не дышал. (Пауза.) Ну как, легче тебе стало от этой чуши? (Пауза.) Если хочешь, я могу еще что-нибудь из себя выжать. (Пауза.) Нет? (Пауза.) Ну тогда я, пожалуй, пойду.
Генри. Погоди! Ты же можешь не говорить. Только слушать. Даже не слушать. Только побудь со мною. (Пауза.) Ада! (Пауза. Громче.) Ада! (Пауза.) Господи! (Пауза.) Стук копыт! (Пауза. Громче.) Стук копыт! (Пауза.) Господи! (Долгая Пауза.) Она ушла почти тут же, прошла мимо тебя, ты ее не видел, ты смотрел на… (Пауза.) Нет, не мог ты смотреть на море. (Пауза.) Разве что зашел с другой стороны. (Пауза.) Ты зашел со стороны скал, да? (Пауза.) Отец! (Пауза.) Наверно, так и было. (Пауза.) Она стоит, смотрит на тебя, потом спускается по тропке к трамваю, входит, садится спереди. (Пауза.) Садится спереди. (Пауза.) Вдруг ей становится не по себе, она выходит, кондуктор ей: «Передумали, девушка?», она возвращается по тропке, а тебя и след простыл. (Пауза.) Грустная, потерянная, она бродит вокруг да около, но нет, никого, а с моря ледяной ветер, и она снова — по тропке к трамваю и едет на трамвае домой. (Пауза.) Едет на трамвае домой. (Пауза.) Господи! (Пауза.) «Боултон, дружище… (Пауза.) Если тебе нужен укол, Боултон, спускай штаны, сейчас я тебе вкачу, у меня на девять назначено удаление матки», и он, конечно, имеет в виду обезболивающее. (Пауза.) Огонь погас, и трескучий мороз, и бело, и беда, и ни звука. (Пауза.) Боултон начинает возиться с занавесками, нет, со шторами, это трудно описать, он их отдергивает, нет, он их собирает в кулак, тянет на себя, и луна врывается в комнату, он потом снова их выпускает, они тяжелые, бархатные, и в комнате снова черным-черно, и снова он тянет их на себя и — бело, черно, бело, черно, и — Холлоуэй: «Хватит, Боултон, ради Бога, хватит, ты что — доконать меня хочешь?» (
