— Может, чаю? — предложила Валюхина.
Сергей согласился. Совместное чаепитие — самое то для задушевной беседы.
Пока хозяйка хлопотала, извлекая из глубин навесного шкафа чашки понаряднее, колдуя с заварником и бегло протирая тряпкой и без того чистый стол, старуха начала разговор:
— Вы спрашивайте. У нас с дочкой секретов нет.
Присутствие третьего лица в планы Иванова не входило. Дети никогда не бывают откровенны при родителях, однако та основательность, с которой пенсионерка расположилась на табурете, не оставляла никаких надежд на конфиденциальность. Придётся при ней работать...
— Я, когда читал вашу биографию, — послав бабку в душе куда подальше, приступил к дознанию инспектор, — заметил, что вы учились в одном классе с Солодянкиной Викторией Егоровной. Помните такую?
Но вместо ответа он получил встречный вопрос. От женщины.
— Какую биографию? Вы что, сведения обо мне собираете? А у вас ордер есть?!
Э-э... нет. В это русло разговор пускать нельзя и лучшая защита — это нападение.
— А вы как думаете? Установили же мы как-то, где вы живёте и как вас зовут! Или, по-вашему, нам наобум ходить нужно, по всем квартирам в поисках неизвестно чего и ориентируясь исключительно по подбрасываемой вверх монетке? Орёл — влево, решка — вправо? Вы же современная женщина, — умеренный комплимент всегда полезен. — Ну сами посудите — нужно же знать, к кому идёшь, с кем работать придётся? Люди ведь разные бывают. Одни адекватные, другие, — расстроенный взмах рукой, призванный показать всю тупость и склочность некоторых граждан. — Мы, кстати, через Солодянкину на вас и вышли.
— На неё тоже?.. — охнув, прикрыла рот ладонью Ирина Дмитриевна.
— Тоже, — многозначительно подтвердил инспектор. — Как и вы, дома сидит. Маньяк по выпускницам из вашей школы орудовал. Разные выпуски, — подчеркнул парень, чтобы не углубляться в школьные воспоминая. — Кроме этого — ничего общего. Но, сами понимаете — служебная тайна!
— Как?.. — ошарашенная такой новостью Валюхина чуть не выпустила взятую было чашку из рук.
— Псих, — авторитетно объявил Иванов, мучительно соображая, как свести эту тему на «нет» и чувствуя, что сейчас окончательно запутается. — Мы его докторам-психиатрам покажем. Экспертиза даст заключение, что творится в его больной кукушке, и тогда поймём мотивы. Пока об этом говорить рано. Вы мне лучше про Вику расскажите. Странная она. Словно... обидел её кто.
— Обидишь её, как же, — внезапно, с нескрываемой ненавистью, подала голос бабка. — Гнида, сволочь, воровка!
— Не понял...
— Да тут и понимать нечего! — пенсионерка начала понемногу выходить из себя от нахлынувших воспоминаний. — Я её с соплячества знаю. И всегда она была тварью. По малолетству — ещё терпимо. Как подрастать стала — не знали, куда от неё деться. Мать в гроб загнала выходками своими... У всех всё тащила, постоянно врала, из детской комнаты милиции, считай, не вылезала. В спецшколу чудом не угодила — слишком умная оказалась. Делала так, что все знали — её рук пакость, а доказать нечем. И никогда никому ничего не прощала. Всех ненавидела. Помнится, её девочка, в школе, на лестнице случайно толкнула, извинилась сразу — а вечером ей кто-то кирпичом по затылку заехал. Убить — не убили, но покалечили дитё знатно. Все знали — Викина работа. Она особо этого и не скрывала. По слухам, много горя от этой стервы людям досталось. То парня назло уведёт, то наоборот, подговорит дружков своих — они и побьют того, кто ей не угодил. У нас она тоже отметилась. Ирка, — старуха с неудовольствием посмотрела на дочь, отчего та сразу потупилась, — в старших классах дружить с ней удумала. Мальчики, вино рекой текло. До аборта допрыгалась... Так Вика Солодянкина её подбила все деньги из квартиры вынести. Как раз перед тем, как её из ПТУ выпихнули. А деньги-то — последние!
Валюхиной были явно неприятны эти воспоминания. Шея женщины стала пунцовой от стыда за грехи молодости, мокрые от еле сдерживаемых слёз глаза говорили о том, что ей хочется сбежать из этой кухни куда угодно, лишь бы подальше от расходившейся матери. Не в первый раз, похоже, прошлым шпыняют. Надо было спасать человека...
