И вот посреди всего этого Государь устраивает его знаменитый "Пир во время Чумы". Из дельных - никого. Все Дворяне в Армии. Пели, плясали, да кутили - ... Дворовые.
Потом Царь, пытаясь хоть как-то оправдаться за те безобразия, описывать кои я и не думаю, говорил всем, что у него было два помрачения - одно "по известию о смерти папеньки", и другое - "с письма Кутузова о сдаче Москвы".
Не спорю. Оба известия были из разряда, после коих должен помутиться рассудок, но ты ж - Император! Ну, плевать тебе на себя, на свою Честь, подумай о Чести Той, кто тебе так доверилась! Даму (а Русь - Дама!) нельзя конфузить в приличном обществе, напиваясь до полного свинства, как и нельзя топтать ни ее, ни царских регалий!
Ведь это ж не царская шапка и не царский кафтан... Это - иное.
То, что он делал в те страшные дни - никого не изумило уже. Его не сбросили с трона лишь ради Империи. В те дни она б не пережила смены царствий. Народ же решил: "Царь - поддельный".
Моя бабушка перед смертью написала свои мемуары в виде "Записок" и... оставила их в архивах. Сразу после Войны они вдруг появились в многочисленных списках и весьма разошлись в обществе. Эти воспоминания показали всем - насколько великой правительницей была моя бабушка, а никакой там не "узурпаторшей", иль "людоедкой", как это пытаются выставить мои политические противники.
Так вот, - в насквозь польском салоне князя Кочубея пошли грязные намеки на то, что "Записки" сии написаны якобы мною (sic!) с вполне откровенной политической целью. Больше всего наших противников взбесили намеки на то, что отцом Императора Павла был никакой не Петр III, но какой-то там С***. Из сего следует весьма прозрачный политический вывод, что если все основные ветви петрова дома пресеклись еще в середине прошлого века, пришла пора передать власть ветви побочной. А именно, - моему кузену, как Бенкендорфу, и потому - правнуку Петра Великого.
Князь Кочубей был в ту пору министром внутренних дел и затеял целое следствие по поводу подлинности сих записок. Выяснилось, что моя бабушка писала какие-то мемуары, попавшие к Императору Павлу, кои были им, конечно, прочитаны и - немедленно сожжены. Нынешние ж, ходящие по рукам, "списки" поздняя литературная обработка.
Сам Карамзин поспешил выказать немалое изумление тем, что "Записки" ходят по рукам в переводе на русский, ибо бабушка моя вела личную переписку и архивы исключительно по-немецки. Кроме того литератор провел тщательный анализ "Записок" и "дал руку на отсечение", что "писаны они в начале этого века, но никак - в середине века прошедшего", - настолько за сии годы изменилась стилистика русского языка, его морфология и даже словоупотребление.
С другой стороны, Карамзин признал, что, "мы имеем дело с литературным переводом неизвестного нам источника несомненно германского происхождения". "В унылых местах переводчик, похоже, скучал над своей работой и в тексте сохранились построения, характерные для прямых калек с немецкого языка. Иной раз фразы даже топорны и с головой выдают немецкий образчик".
В заключение Академик писал, - "Для меня нет сомнений, что в основе "Записок" лежит немецкий оригинал. Но насколько точно переводчик следовал оригиналу, лежит лишь на его Совести. Сравнение же данного текста с текстами пьес Государыни Императрицы говорит о том, что самые яркие места "Записок" были просто переписаны, или вписаны сим переводчиком, ибо качество его пера во сто крат выше пера венценосицы".
Экспертиза Карамзина произвела фурор в наших кругах. Сторонники Кочубея с пеной у рта доказывали, что Павел - сын Петра Федоровича, наши сторонники и люди из круга Сперанского сходились на том, что "нет дыма без огня". Обыватели же шептались и приговаривали, что если Павел и все его сыновья были "не царского роду", это объясняет все бедствия, выпавшие на долю Империи, за время сих "поддельных царей".
Следствие так и не обнаружило источник списков "Записок", отметив в своем докладе, что списки появлялись в салонах Прекрасной Элен и госпожи Дурново и стало быть "восходят" к моей "Amis Reunis" и "Великому Востоку" Сперанского.
