Перевес в огневой мощи не только над курляндцами, но и над прочими был так велик, что во всех уважающих себя странах стали появляться паровые машины и сверлильные, токарные и фрезерные станки. Как грибы стали расти закрытые "университеты", в которых цвет местной науки стал создавать свои -национальные штуцера. Можно сказать, что событья в Курляндии дали толчок нынешней "гонке вооружений" и все те страны, которые не смогли "соответствовать", сегодня уже превратились в полуколонии индустриальных соседей.
Еще вчера Польша, Австрия, Турция, Швеция, Персия и Голландия числились в ряду "сверхдержав". Но сегодня они не могут тягаться с промышленной мощью и военной наукой Англии, Франции, Пруссии и России и фактически -- обречены влачить жалкое существование наших "клиентов". Недаром военную Историю принято делить на три этапа: точно так же, как и сегодняшние дела, прошлую "Военную Революцию" не пережили Бургундия, Византия, Венеция, Генуя, да "Второй Рейх" вместе с Великой Литвой... А ведь какими сильными, да богатыми они до поры выглядели!
Так было в то далекое лето... Именно тогда и случилось странное происшествие, после коего меня признали своим латыши.
Однажды мы как-то играли в нашем лесу. И тут на дорогу вышли солдаты. Много... Пехотный полк.
Их вели из столицы к литовской границе. Вели спешно -- люди устали и страшно вымотались, но офицеры их подгоняли, - про нас меж русскими уже шла дурная слава.
Был жаркий день и лица солдат были черны от пота и соли, но все боялись уйти от дороги. Пару раз таких бедолаг разные шутники заводили в болота и там бросали на произвол судьбы. Узнав о таких проказах, матушка шибко серчала, но никогда не наказывала -- она умела не перечить собственному народу.
При виде детей от колонны выделились офицеры. Они подъехали ближе и один из них, указав на рот, прохрипел:
- "Тринкен... Вассер... Пить!"
Мы переглянулись с ребятами. Сын моего Учителя Арьи бен Леви -- (коего, как я предполагал, евреи послали шпионить за мной) Ефрем тихо сказал по-еврейски:
- "Ты не латыш. У тебя хороша одежда для этого. А раз ты - немец, ты не можешь не понять его слов!"
Озоль же прошипел по-латышски (он знал немецкий и выучился немного болтать на еврейском):
- "Никто их не звал! Пусть убираются к черту в Россию, - там и пьют -сколько влезет!"
Я помню тогда согласился с Ефремом, ибо моя еврейская сущность молила меня покориться, но губы сами вдруг шевельнулись:
- "Piedodiet, es jus nesapratu..."
Русские переглянулись. Кто-то из них неуверенно протянул:
- "Может быть он -- не немец? Местные латыши очень богаты..."
Другой же с раздражением крикнул:
- "Придуривается так же, как прочие! Что за страна, - идем целый день по болотам и ни одна сволочь капли воды..." - тут старший по званию, наверно, полковник (в ту пору я еще плохо знал знаки различий -- особенно резервных полков) -- прервал его сими словами:
- "Нужно не так. Мейн кинд, ихь волле тринкен. Гебен Зи..."
- "Es jus nesapratu. Atvainojiet, bet man jaiet..."
С этими словами я повернулся, чтобы идти. Тут самый горячий из русских спрыгнул с коня, схватил меня за плечо и резко повернул к себе, пытаясь ударить. Я, хоть и был одиннадцать лет, перехватил его руку и впился в него взглядом. Матушка учила меня, что если у меня меньше сил, надо заставить врага смотреть прямо в глаза -- редко кто выдержит взгляд фон Шеллинга, не попав под фамильную Волю.
Пока мы так барахтались, из лесу вдруг вышли латышские егеря под командой Петерса-старшего -- батюшки нашего Петера. Бывший кузнец, а теперь - дворянин играючи снял руку противника с моего плеча, чуток отряхнул мундирчик русского офицера (тот выглядел просто гномом рядом с медведем в егерском мундире с капитанскими знаками), чуть кивнул прочим пришельцам и с сильным латышским акцентом спросил:
- "Што фам укотно?"
Русские отвечали, что ищут колодец и гороподобный телохранитель моего отца на пальцах им объяснил, как добраться до конского водопоя. Если русские поняли, что это вода для людского питья, сие была уже их проблема. Нас же -детей, пока шло объяснение, егеря увели в спасительный лес и я уж не знаю, чем там все кончилось. Но по довольным ухмылкам спасителей, да более вольным речам мужиков, я понял, что с этой минуты для них я -- латыш и ливонец.
