— Да, милостивый государь.
— Вот сейчас ты верно меня титулуешь.
— Да, милостивый государь. Теперь я вас буду называть только так, милостивый государь.
— Значит, ты на содержании у Вошедта. А другие клиенты у тебя есть?
— Иногда, милостивый государь. Вошедт очень скуп, его денег мне не хватает.
— Уверена, что это он тебя заразил?
— Да, милостивый государь. Когда я пошла с ним в первый раз, у него уже была эта болячка. Он любит кусать за шею. Заразил меня, как бешеный пес.
Мок внимательно посмотрел на девушку. Она вся дрожала. В васильковых глазах сверкали слезы. Мок дотронулся до ее холодной и мокрой ладони. На шее у девушки шелушилась кожа. Моку сделалось плохо. Если бы он был врачом-дерматологом, то с похмелья не смог бы работать.
— Как тебя зовут? — сглотнув, спросил Мок.
— Иоханна, а мою трехлетнюю дочурку зовут Шарлотта. — Девушка улыбнулась и надвинула на шею высокое жабо. — Мой муж погиб на войне. У нас еще есть собачка-боксер. Мы ее любим. Она такая ласковая…
В детстве, когда их семья жила в Вальденбурге,[10] у Эберхарда Мока был боксер. Пес ложился на бочок, и Эби прижимался к нему лицом. Зимой собака любила лежать у печки. А еще в Вальденбурге жил живодер Фемерше. Больше всего он ненавидел немецких овчарок и боксеров.
— Плевать я хотел на твою шавку! — рявкнул Мок и достал кошелек. — Плевать я хотел на твоего ребенка! — Мок вытащил пук банкнот и швырнул девушке на колени. — Меня одно интересует: чтобы ты вылечила эту мерзость. Этих денег тебе хватит на месяц. Врач будет лечить тебя даром. Доктор Корнелиус Рютгард, Ландсбергштрассе, восемь. Он мой друг. Чтобы через месяц была у меня уже без грибка. Если не вылечишься, найду и в порошок сотру. Не веришь? Спроси своих подружек. Знаешь, кто я такой?
— Знаю, милостивый государь. Вы были у меня, когда я работала в кабаре «Князь Блюхер» на Ройшерштрассе, одиннадцать-двенадцать.
— Забавно… — Мок порылся в памяти. — Я был твоим клиентом? И что? Как я вел себя? Что говорил?
— Вы были… — Иоханна немного помолчала, — выпивши.
— Что я говорил?
Мок чувствовал, как в нем нарастает напряжение. Сколько раз он прятал голову в песок после ночных попоек! Собутыльникам он приказывал: «Не напоминайте мне о вчерашнем. Ни словечком. Забудьте». А теперь Мок хотел все знать, какой бы жестокой ни оказалась действительность.
— Вы говорили, что я похожа на вашу любимую… Она была сестрой милосердия… Только она была рыжая…
— Не «рыжая», а рыжеволосая…
— И еще вы говорили, что из всех собак вам больше всего нравятся боксеры…
Бреслау, понедельник, 1 сентября 1919 года, пять вечера
Извозчик Варшков вновь остановился на территории верфи Вольхайма у спущенного сегодня на воду «Водана». Гости переместились с берега на борт судна — так было задумано принимающей стороной. На скатертях остались пятна — кровавые (от вина) и желтые (от пива). Слуги пересыпали в тазы обгрызенные утиные и гусиные кости, будто собирались устроить погребальный костер домашней птицы, сгребали ложками несъеденный гарнир. Картофельное пюре рядом с тертой свеклой напоминало плевки чахоточного. Сентябрьское солнце свысока взирало на кулинарное побоище. Его лучи ничего не высвечивали, зато придавали зрелищу дополнительный шик. Припозднившиеся участники пира, дожевывая на ходу, торопливо поднимались по трапу — корабль вот-вот должен был двинуться вверх по течению Одера. Последним пассажиром оказался Эберхард Мок. Никто не спросил у него приглашения, никого не удивила его неуверенная походка.
Верхняя палуба была занята танцующими парами. Оркестр играл очень модный в последнее время фокстрот. Женщины в декольтированных платьях двигались довольно быстро, старательно исполняя все до единого па наскоро разученной новинки. Пожилые дамы смотрели на танцующих в лорнет, немолодые господа курили, либо играли в скат, либо отдавали должное табаку и картам одновременно. Молодые мужчины толпились у сверкающего бара — содержимое рюмок (усеченных призм сомнительной красоты или грубоватых конусов) быстренько перекочевывало в их бездонные глотки. Заказав коньяк, Мок засмотрелся на стальные арки Позенского моста. На их фоне промелькнула фигура человека, ради встречи с которым он сюда заявился, — директора порта Юлиуса Вошедта. Под руку (покрытую грибком, Мок не сомневался в этом) директора держала супруга Элеонора Вошедт — невысокая и очень полная дама. Супруг был красен лицом, преисполнен гордости и высокомерия, хоть и без цилиндра на голове. При виде его редких напомаженных волос Мок фыркнул, вспомнил о рюмке с коньяком, мысленно произнес тост за счастливые семьи и выпил.
