— Судьба — это идеализм. Идеология творит судьбы народов.
Вдруг что-то изменилось в мизансцене, разыгрываемой во сне воображением Александра Ивановича. Ленин начал оглядываться по сторонам, заметно нервничая. И продолжительный сон, его выразительные, выпуклые картины начали покрываться рябью. Так бывает, когда к ровному, спокойному плесу реки или озера подходят волны от моторной лодки. Тогда огромность неба, отраженная на глади воды, начинает искривляться, ломаться, и так продолжается до тех пор, пока не утихнет, не уляжется прибойная волна. Дождаться, чтобы сну вернулась ясность и четкость, Александру Ивановичу не удалось.
Ленин вскочил, его контуров, так же, как и Шекспира, коснулась невидимая волна.
Ильич наклонился к драматургу и прошептал, как заговорщик:
— За мной следят. Одолжите ваш парик.
Шекспир растерялся:
— Это имущество трупы, уважаемый…
Ленин будто не слышал. Выхватил парик, надел его задом наперед на лысину.
— Прощайте! Сейчас немцы подадут поезд на Россию, и ни один жандарм не узнает меня. Парик я верну… После победы революции. Прощайте, господин Шекспир!
Сон ломался, разрушался, исчезал, режиссер в последний раз увидел растерянное лицо великого драматурга, что-то вроде щелкнуло, выключилось, перестало существовать; Александр Иванович перекатился со спины на правый бок и проснулся, дыша так, будто только что финишировал после заплыва на сто метров в бассейне, сдавая физкультурные нормы.
За окнами была темень. Александр Иванович нащупал китайский будильник, стоящий рядом на табурете вместе с кружкой воды. Светящиеся стрелки показывали всего лишь начало четвертого.
«Теперь не усну, вот черт, надо же такому примерещиться!»
Александр Иванович почти никогда не запоминал сны, да и были они нечастыми гостями. В основном засыпал, будто падал в пушистую темноту, так и просыпался, выныривая из нее внезапно.
А сегодняшний ночной спектакль — весь, от самого начала до конца, — стоял перед глазами.
Ну и чудеса! Посох слепых, идеология… Кажется, ты перемудрил со своим «Лиром». Тоже мне учитель чиновников… Хотя… Буду делать так, как задумал…
Александр Иванович улыбнулся: «Ну, это уже достал Шекспир. Но при чем здесь вождь мирового пролетариата?» Никаких объяснений этим чудесам не было.
«Как говорил Остап Бендер? «Не ешьте на ночь сырых помидоров»… Кажется, и выпили по-Божески, не до синих соплей. Да ладно, пусть ему всякое…»
Александр Иванович глотнул воды из кружки и начал, как советовала популярная брошюрка, считать воображаемых верблюдов, чтобы быстрее заснуть.
Верблюды, похожие на тех, что поселились на пачках «Кемла», пошли чередой по желтых барханах, но сон не шел. Тогда он подкатился к жене, пощекотал ее поцелуем за ухом. Тамара вздохнула и легла на спину, не открывая глаз. В темноте светилась ее грудь. Когда все кончилось, она поцеловала мужа, а Александр Иванович наконец начал засыпать. Ни Шекспир, ни Ленин второй раз не посетили его.
В том году и апрель, и начало мая были холодные и дождливые. Давно известно: если была мягкая зима — жди прохладного лета. Наконец посреди мая в город пришло стремительное тепло и, казалось, поселилось надолго. Первыми его приход учуяли бездомные собаки. Они раскидисто ложились на траву скверов, под стенами домов, на тротуарах, и люди говорили, что надо ждать тепла, потому что животные лучше гидрометцентра знают, что к чему.
Отрадно было вместо мрачного неба увидеть сквозь стекла утреннее солнце, почувствовать в холодной комнате приток тепла. Было за семь, дал бы себе еще часок-другой полежать на мягком диванчике, служившем кроватью, но так светило солнце, так стремительно заглядывала в комнату созревшая весна, что он отбросил одеяло, нашел ступнями тапочки, подошел к окну и раскрыл двойные створки, отлепив прилепленные еще прошлой осенью ленты скотча. В комнату вкатились запахи выкупанной в росе травы, аромат белой сирени, до сих пор не слышанный, да и не замечал квартирант до сих пор, что сирень расцветает несмотря на холодину и слякоть.
Хозяйка возилась во дворе, что-то пропалывала, и на звук приоткрытого окна разогнулась. Квартирант поздоровался, раскинув руки, крикнул:
