Выходка Эрнестины заставила меня еще раз тщательно взвесить все за и против переезда из дома Вейдов. Этот случай может повториться! При большом желании меня можно еще не раз подловить, у меня ведь не сто глаз! Напрасно Сьюард уверял, что я драматизирую события, что ничего плохого произойти не могло. Разве не собственными ушами слышала я предупреждения миссис Кингсли? Разве сами они не считали Эрнестину опасной для ребенка?
И что мне прикажете делать в такой ситуации? Возвращение в Колтон стало еще более невозможным после ответа мачехи на мое последнее письмо. Я приглашала ее к себе посмотреть, полюбоваться на внучку, морально поддержать меня добрым словом и взглядом. Она же мне написала: «Нэнси, дорогая! У меня нет совершенно никакой возможности приехать, пойми меня! Представь, нас еще больше уплотнили, мы теперь живем как сельди в бочке, и без моей твердой руки все тут же развалится!» В ее послании не было и намека на сочувствие, на сожаление о невозможности приехать. Ее нисколько не волновало мое положение, она не понимала моего состояния. Я была безразлична ей, глубоко обижена этим равнодушием и зареклась на всю жизнь просить ее о чем–либо.
Ко всему прочему у меня не было денег. Я скопила всего двести долларов. Марианне требовалось множество всяких необходимых мелочей. Жалованье няни составляло изрядную долю моих расходов. Зарабатывать я не могла, лишаться последнего денежного дохода — тоже. Завещание отца Джефа связывало меня по рукам и ногам.
Мне оставалось прожить в положении наследницы всего шесть с половиной месяцев, но я еще ясно не определила своего отношения к своим будущим миллионам. С одной стороны, имею ли я на них право? Но, с другой стороны, можно ли решать за Марианну? Если я, убийца Джефа, откажусь от денег, не получит их и Марианна! Чем она виновата? Имею ли я право лишать дочь наследства?
Так проводила я дни в сомнениях, страхах и размышлениях, не в силах остановиться на чем–то определенном. Однажды случилось нечто, заставившее меня по–иному посмотреть на все случившееся. В тот день я готовила Марианне молоко. Девочка спала рядом со мной, на кухне, потому что я боялась оставлять ее в одиночестве. Один из офицеров, по имени, кажется, Бэрри, войдя в комнату, попросил меня помочь ему найти какой–нибудь плащ. «Свой я забыл на базе», — горько посетовал он.
Тут я вспомнила про старый дождевик, пылящийся в кладовке с той самой ночи, в которую был убит Джеф. Последний раз его надевал Тони, когда искал загадочно исчезнувшее тело.
— Подождите, пожалуйста, — сказала я и пошлатв кладовку.
И действительно, там, под толстым слоем пыли, обнаружилась нужная офицеру вещь.
— Большое спасибо! — горячо поблагодарил менямолодой человек. — Вы очень любезны. Что бы я без вас делал!
Его круглое, по–детски румяное лицо светилось от радости.
— Ох уж этот дождь! Из–за него ваш дом скоро превратится в Ноев ковчег, — пошутил он, надевая плащи по–мальчишески засовывая руки в карманы.
Но тут его улыбка резко погасла, сменившись выражением недоумения и испуга. Из правого кармана он медленно вынул пистолет и растерянно уставился на него. Мы молча постояли, не в силах отвести взгляда от оружия. Оно было похоже на то памятное, которое я единственный раз в жизни держала в руках.
— Револьвер, — нарушил молчание Бэрри, тупо оглядывая его со всех сторон. — Смотрите, револьвер. — Он сунул черное дуло прямо мне под нос, как будто я слепая и не видела, что у него в руках.
А я все видела и уже даже успела понять, что, раз оружие найдено, есть вещественное доказательство и основание для возбуждения против меня уголовного дела.
— Откуда оно здесь? — изумленно продолжал Бэрри.
— Не знаю. Плащ очень старый. Давно висит. Неизвестно чей. — Что–то мешало мне назвать вслух имя хозяина плаща: Тони.
Пока я размышляла, в Бэрри тем временем проснулся военный, его движения стали четче и осмысленней.
— Та–а–ак, — протянул он. — Двадцать пятый калибр. Автоматический. Заряжен! Однако холостыми…
— Как холостыми? — поразилась я.
Может быть, это не то оружие? Очень похожее, но все–таки не то?
