Он изучает зажившие следы когтей:
– Уплотнения явно рассасываются. Слабости и головных болей нет?
– Нет.
Гордон вытягивает мою руку и щупает локоть.
– Давайте посмотрим, уменьшились ли лимфоузлы.
Доктор умолкает, нахмурившись: он увидел на моем запястье пожелтевший, но все еще заметный синяк.
Я вырываю руку и натягиваю рукав до ладони.
– Я в порядке. Правда.
– Откуда у вас этот синяк?
– Наверное, ударилась. Я и не помню.
– Может, вы хотите поговорить со мной? О чем-нибудь…
Он задал этот вопрос тихо и нежно. Разве есть более безопасное место, чтобы поведать всю правду, особенно этому человеку, чья работа – выслушивать самые постыдные тайны пациентов? Но, застегивая пуговицу на манжете блузки, я не говорю ни слова.
– Вас кто-то обижает, Эйва?
– Нет. – Я заставляю себя посмотреть ему в глаза и спокойно отвечаю: – Мне не о чем говорить.
Спустя мгновение он кивает:
– Отстаивать благополучие пациентов – часть моей работы. Я знаю, что вы живете одна-одинешенька на холме, и мне бы хотелось убедиться, что вы чувствуете себя в безопасности. И вообще – что вы в безопасности.
– Я в безопасности. Если не считать, что у меня кот-агрессор.
В ответ он рассмеялся, и смех рассеял возникшее между нами напряжение. Конечно, доктор понял, что его пациентка что-то скрывает, однако пока не решился продолжать расспросы. Да и что бы он сказал в ответ, если бы я взяла и выложила ему всю правду о свидании в башенке? Ужаснулся бы он, узнав, как мне это понравилось? И с каким нетерпением я с той самой ночи жду возвращения моего фантомного возлюбленного?
– Не вижу необходимости в повторном визите, если, конечно, не возобновится жар, – объявляет доктор, закрывая карту. – Сколько вы еще пробудете в Такер-Коуве?
– Я договорилась об аренде дома до конца октября, но уже подумываю о том, чтобы задержаться подольше. Оказалось, что мне здесь прекрасно пишется.
– Ах да, – говорит он, провожая меня в приемную. – Я слышал о вашей книге. Билли Конвей рассказывал, что вы кормили его обалденной тушеной говядиной.
– Есть ли в городке хоть один человек, которого вы не знаете?
– В этом и состоит прелесть Такер-Коува. Мы знаем все обо всех и тем не менее разговариваем друг с другом. Ну, в большинстве случаев.
– Что еще вы обо мне слышали?
– Кроме того, что вы прекрасно готовите? То, что вы очень интересуетесь историей городка.
– А это вы слышали от госпожи Диккенс, верно?
Он смущенно усмехается и кивает:
– От госпожи Диккенс.
– Так нечестно. Вы знаете обо мне все, а я о вас – совсем ничего.
– Вы всегда можете узнать больше. – Он открывает дверь в приемную. – Вы интересуетесь искусством?
– А почему вы спрашиваете?
– В галерее «Стеклышки» в центре городка сегодня вернисаж. Открывается новая экспозиция местных художников. Если надумаете зайти, там выставлены две мои картины.
– Я понятия не имела, что вы рисуете.
– Вот теперь вы кое-что обо мне знаете. Я не хочу сказать, что я Пикассо и так далее, однако живопись помогает мне пережить неприятности.
– Возможно, я загляну.
– А заодно можно будет посмотреть на скульптуры птиц, которые делает Нед.
– Вы имеете в виду моего плотника Неда?
– Он не только плотник. Просто он всю жизнь работает с деревом, и вырезанные им вещицы продаются в галереях Бостона.
– Он ни разу не говорил, что занимается искусством.
– Многие люди в нашем городке имеют скрытые таланты.
«И конечно, тайны», – думаю я, выходя из кабинета. Интересно, как бы отреагировал Бен, если бы узнал о моих тайнах? Если бы выяснил, почему я уехала из Бостона? И что произошло со мной в башенке Вахты Броуди? Несколько ночей я ждала капитана Броуди и тосковала по нему. Возможно, это часть наказания, которое он мне уготовил, – томиться в ожидании его прихода.
Я иду по улице, наводненной туристами, и никто из них не может даже вообразить, какие мысли роятся в моей голове. Красные бархатные занавески. Кожаные манжеты. Шорох разрезаемого шелкового платья. И тут я внезапно останавливаюсь – на жаре я вспотела, а в ушах громко пульсирует кровь. Может, это и есть безумие – бешеное столкновение стыда и похоти?
Я вспоминаю письмо, написанное полтора века назад влюбленной девочкой-подростком Ионией. Она тоже была помешана на Джеремии Броуди. Что же за грязные слухи ходили о нем, если мать запретила Ионии любые контакты с ним? Часто ли он приводил женщин в башенку?
