– Сгружай все обратно, – слишком бодро посоветовал я. – Пошли осматриваться, времени мало. В два ночи – потоп.
Мы почти обошли кардон кругом. С двух сторон в него влезала инвестиционная труба на высокой насыпи, и только квадратная генуэзского пошиба башня в три этажа топорщилась над водоводом. Вдали, в полукилометре параллельно шла насыпь железнодорожной однопутки Край-Запад. Там колючей проволоки, похоже, не было, чего не скажешь об этом монстре, укутанном тремя слоями, правда с обрывами и зияющими лазами.
Технический осмотр, проведенный неучами, показал, что дело глухо. Устройств много, все ржавые и давно не езженные. Мы только изгвоздались в грязи, пробираясь между бесконечными поршнями, метровой высоты зубчатыми соединениями и прочим металлоломом. В принципе устройство заглушки было очевидно. Большая стальная балда, плита три на три, местная разновидность «Большого друга», опускалась в тонкую щель приемника внизу, под огромной приемной цистерной, выполненной в форме оружейного глушителя. Из нее торчали рычаги и шестерни усиления. Все. Все заросло бесцветной травой, ржавым сором и пылью. Я вис на рычагах, дергал шестерни, нашел в подвале сооружения лом, главное устройство отечественной техники, и этим железом пытался подковать блоху 37-ого кордона. Все зря.
– Ну и черт с ним, – зло выругался я на танцующую в руке помощницы свечку. – Провались. Нет и не надо. Пошли кушать.
Мы уселись у выбитого окна верхнего яруса, разложили мои бывшие галеты, ее пирожки и два яблока, одно крупнее другого.
– Из монастырского сада? – спросил я.
– От мамы, – сообщила Тоня, пустив легкую слезу. – Первый раз в жизни пекла, а как хорошо вышло. Талант, – и стала тихо, как мышка полевка зернышки, жевать.
– А тебя хвостик есть? – спросил я глупость.
– Не дурите, Петр, – осадила меня подруга. – Вот дело сделаем, тогда пожалуйста.
– Какое дело? – раздосадованно выдохнул я на свечу. – Захочешь помочь своему народу, решишься наконец кинуть… кинуться во все эти тяжкие. Загубишь всех друзей в канализации…
– Не всех, – чуть успокоила меня спутница, погладив мою ладонь.
– Потеряв лучших бойцов. Все, думаешь, свершу предначертанное. А вам пожалуйста – ржавая железяка, и хоть ты смейся. Плачь.
Издали было видно, что вдали, там, где столица края, над железной дорогой танцуют огоньки.
– Смотри, – ткнул я пальцем. – Какое красочное зрелище, концерт, салют. Сегодня что за праздник?
– День поминовения здоровых родных, – тихо ответила дувушка. – Когда ты ушел, я спросила маму…
– Что?
– … спросила… скажи… кто мой отец?
– И что? – осторожно подтолкнул я.
Тоня сгрызла кусок яблока, сглотнула целиком и добавила:
– И ничего. Мама ответила: дочка, наплюй на это. Мало ли какой отец, главное – какая вышла дочь. Вот и все.
Я обнял теплую особу за плечи и мы уставились на мелькающие вдали цветные огни. Тонин ПУК сообщил полночь. Дальние огоньки разбежались, вспыхнули, погасли. И выросли. Послышался далекий шум, как если бы береза качалась от настырного ветра.
– Это поезд, – тихо произнесла Тоня то, о чем я уже думал с полсекунды.
– Какой поезд! – возмутился я. – У них Западный экспресс объявлен после трех. Сбор. А этот – да в нем не один, а целая цепь вагонов. Какой поезд!
– Философский экспресс.
– Ну не фантазируй. Философский с художественной и прочей элитой, десять вагонов, развязные женщины, паштет, коньяк. Внутри луна, все звезды к нам в Париж. Бурлеск, канкан, шампанское рекой. Бросьте в меня кость, мадам.
– Мадемуазель. А Петенька, вон смотри, так далеко, а уже видно светящегося медленно ползущего дракона. В ночи. Как красиво. Наверное ждали припоздавших.
– А почему так грохочет? – спросил я. – Ведь далеко, не меньше пяти… семи километров.
– Не знаю, – удивилась девушка.
И в этот миг я нагнулся к пустому окну, в котором торчали только звезды и полз вдали ленивой светящейся лентой змей. Справа, из-за фрамуги, из-за стены тридцать седьмого кордона, ранее скрытый от нас, вылетел на железнодорожную магистраль грузовик. Товарняк с двумя паровозами и тремя темными в ночи, ничем не освещенными вагонами-снарядами, груженными какой-нибудь сволочной дурью, корчеванными пнями или щепой.
