– Ваша позицие заслуживает все внимание, – любезно согласился толмач под взглядами замерших шизов. – И это прекрасно, видно, что вы – человек-действие. Действия. Это нас сотрясает, – шизы активно и радостно завозили пальцами. – Но…
– Но вот вам наша альтернативу, – осторожно, чуть ошибаясь в падежах, ввел в строй беседы мой собеседник свою логику. – Вы прекращаете ток воды, это нам несомненно вы вполне, а мы… мы в это время… приучаем организмы большинство больного населения к подводному в жизнь… Жаберность – лишь композиция семи затормозка генов. И уходим с электорат в подвод. А? Вам вижу… не так очень. Или. Распостраняем легкий несмертельно невредно наглядно мор на агрессивность, у них только станет гнуть колено. Призывающие джихад забоятся упасть с минаретом, славно мертвые соколы после охоточку на мертвый падаль. Северные рвущие все в части медведь прорастут генноинженерно в густую шерсть и впадут временно в долго спячку. – Шизы страшно зашумели и запричитали. – Хорошо, это нехорошо. Не будем быть так. А вот путь, пока вы с водой. Люди перестает размножаться, репродуктивно энергии конец. Любят однополость. Такая вполне можно скоро. И репродукция – в руках инженер-конструктор. Крайность меры, но… Как?
– Надоела ваша чепуха, – съязвил я. – Кстати, из всего толкового в нашем разговоре только ищущие вас – майор и прочие соколы. Разбегайтесь врассыпную.
– Но, Петр, – торжественно воскликнул толмач. – В любом решении мы оставляем права скорбеть о вас и восхищаться горечь утрат и слезы печального счастья. Мы будем ждать, дорогой соратностью Петр. Не выбрав – сгниешься на перепутье. Мы не хотим разбегаться. Спасибо. Очень спасибо.
– Ну-ну, – кивнул я и вышел от мозгляков.
Пробрался к выходу и оглянулся, может быть в поисках покинутого мной пакета мертвяков. Надо бы отлежаться, подумать, понюхать успокоительного клея. За дверцей на улице ветер подметал мостовые, небо затягивали ранние сумерки, как всегда у нас этим ранним ноябрем и поздним мартом. Внутри было тепло и пахло сладким.
И тут ко мне подошел человек в канотье и глухом плаще и сказал голосом бармена:
– Ну и дурак же ты, Павлик. Ловко нас навел, – и пронзительно засвистел в свисток.
Я бросился в глубину кафе-лежбища. Споткнулся о двоих стрелков, тянущих тяжелый пулемет. Там уже нарастал балаган, трещали свистки, мелькали долгополые шинели латышских стрелков, кривой домишко был взят в клещи. Меня схватили за руки двое со шлемами-штыками и стали заламывать руки. Рядом опять оказался бармен и завопил, в восторге вращая вылезшими из орбит белыми глазами:
– Этот, этот, электронно отслежен. Вали его, вали, я спецслужебный агент, майор. Вали и крути. Сзади, сзади вяжи, уйдет. Тут еще они… заводилы!
И тут я завизжал:
– Я агент спецслужб, капитан-лейтенант. Я вызвал спецназ. Этот, этот, крути его, уйдет, изверг подпольный, – и мой палец сам ткнул на бармена.
Латыши вскинулись, завертели головами, зафукали в свистки, вызывая подмогу. Весь зал взвыл, заверещал тонкими девичьими взвизгами, мужской истеричной подбасовкой:
– Я агент, не хватай за… Я спецназ майор… отпусти рожа генерала… Мы на задание… прибыли… Отставить! Смирно, я полковница меддел, укушу гад, не вылечишься… Главпрокурор района Выселки… Солдаты, срочно сюда колючую проволоку… Прекратить крутить заслуженную руку… Прибыл с особым… Ой!
Поднялся такой гвалт, что уши мои погрузились в небытие.
Через полчаса вся толпа валялась в подвале с ловко скрученными руками. Рядом со мной лежал стреноженный, видно сильно отбивавшийся бармен, крепко получивший по ватерлинии. Он молча глядел на меня белесыми глазами и шевелил белоснежными губами.
– Ну чего? – спросил я.
– Всех расстреляю, – сообщил майор. – Тебя последнего.
– Спасибо, – поблагодарил я.
– Ты пойми, урод… всех, тут всех надо кончать. Окончательно. Не видишь? Распустили до кости. Блядки, музыка, переписка по «Дружку». Это чего, вертикаль? Свобод навели, а говно течет криво. Решение вопрос в корне. Корчевать. Кустарник ровнять под корень. Один зеленый коктейль в год, под присмотром. Одна баба, в казарме под надзор. Тонна турнепса на общагу. Не хошь – выдь вон, там ждут. Кладбища упраздить. Никаких больных-кретинов, уродов, оли… Равенство. Все здоровы. Заболел – в расход. Не гадь генацит… генофон… Вот ты, урод. Жрешь, пьешь лишнюю воду, мочишься в теплом без команды. Тебе плевать. Ты прилип, сука, к печке. Тебя не отлупишь. Тепло, сухо. И вертикаль спала. Я тебе дам кайло и грызи мерзлоту, строй фунтдамен, заведи, если приспичило, овчарку, люби ее, бей поводком по хребтине. Вертикаль.
