Поэтому я очнулся в своей койке около десяти. Поводил рядом рукой – девушки Антониды как не было, так и нет. В сумеречном состоянии, поминая вчерашнее, собрался и после уже подумал, куда идти.
Возможно, к шести следовало заглянуть, как вольноприглашенному, на заседание Избирательного Сената, где, может быть, Пращуров поведет и вправду настолько серьезный разговор, принципиально поставит на рассмотрение статус края, новые избирательные стратегии, и развернет перспективы провалов, оползней и катастроф так, что отпадут мои желания, нелепые дергания к задвижкам, любопытство метродиггера и потуги отсрочить естественный бег времени и закономерное окончание столетий зомбестроительства.
Я тогда вообще не нужен, отпаду и исчезну в сливах, как слабый, переставший быть фабрикой кислорода листок, осиновый или лавровый. А мне начхать. Нужна была Тоня, послушать мои бредни, опломбировать их советом. И тогда я спокойно, как и со всяким женским советом, поступлю наоборот.
Я взялся пробираться через погрузившийся в спорт город к Училищу Евгения. Конка из-за разгула соревнований не ходила, птицы скрылись от лучников и копьеметателей, а голуби забились в щели строений, чтобы уцелеть от злого сглаза мелькокалиберных снайперов и вконец ошалевших латышских стрелков. И чтобы срать на это все.
Идти пришлось задами, проулочками и тупиками, которые тоже, впрочем, перегорожены были волейбольными сетками, под которыми метались звереющие игроки, или увешаны корзинами для оффисного мусора, куда стремились завалить мяч до полусотни гоняющих по одной площади баскетболистов, людей по виду тучных, болезненных и ненавидящих все скачущее.
За какой-то арочкой в проходной двор, по которому мелкий ветер гонял крупное тряпье, я присел на камень и скукожился. Тут скоро туда же заскочил еще человек-спортсмен со сломанной ракеткой для настольного тенниса.
– А ну их, – в сердцах сообщил он, обтираясь пригнанной ветром к нашим ногам ветошью. – Взмок, как русак… рысак… рысачить тут им. Я настольный, а ты с какого спорта?
– Домино, – ответил я вяло.
– Рыба! – воскликнул сосед. – Пять-пять, дай пять, – и он стукнул по моей еле протянутой ладони. – Туго, и чего они этот спорт на шею содют? Так бы, знаешь, я сейчас со своей Ёлкой… так зову… метелкой, как рыбу бы чистил. А у вас в домине… в доминах какие призы?
– Поездка в пригород. На крытый ипподром, и кило желудей.
– Ух ты! – восхитился сосед. – А мне по черту все эти обрыдшие выделывания. «Встань пораньше… утрись-оботрись… на закалку…. зарядку по струнке становсь!» Как будто я кумулятор, заряжать ему меня надо. Ладно, мужик, вижу тебя только рыба «пусто-пусто» водит, ну и давись на зарядках. А мне плевать.
– И мне плевать, – тупо, автоматически сообщил я, думая о маршруте.
Сосед встал, свистнул в грудной свисток и предъявил цифровой код работника Группы здоровья нации, управления продленного дня. В арочку сунулись еще двое и меня повели к учетчику, сидевшему на улице за столом с «Групповым дружком».
– Этот клеветал об спорте, плевал в лицо мастеров и собирался скрыться на праздничных задах, – сообщил столоначальнику мой сосед по арке.
– Ладно иди, – махнул тот, и я собрался убраться, но оказалось «иди» – это не мне.
– Пошли за следующим, из щелок выковыривать, – отчеканил теннисист и скрылся, стуча по шарику ракеткой.
– Пук давай, – тупо протянул руку спорторганизатор.
– Вижу, прикрываешь внеочередного подлеца, – выдавил я. Козел воззрился на меня, словно получил тумака по грыже. – Козел ходит забивает штатных спортсменов. Я, к примеру, уже отмечен в двух видах – борьба на пальцах и скоропись клинописью. Клевещет на руководство, говорил: «Пращуров – сука», я так этого не оставлю. Я недавно видел Пращурова на похоронах памяти революционных бойцов, совсем он не сука, а наоборот. Мы все там, метатели прокламаций и декламаторы Конституции. Ты мне ответишь, – тихо сжал я губы.
Плотный лысый за столом, уже скоро отставник, покрылся потом, вскочил, в дикой ярости подскочил ко мне и тихо просвистел:
– Мужик, мне самому это во где, пятый год звезду на погон жду, кормлюсь помоями. День-ночь, холод-дождь – стой, как вкопанный по муди. Давай миром, я ж вижу – ты свой. Иди вон туда, за угол. Там козел, кого случайно отсеяли. Раз три-четыре через козла прыгнешь, и все дела. Ну, для вида, сделай доброе дело!
