Выскочив из дома и хлопнув дверью, он, все еще кипя, пошел со двора. Дернул же меня черт здесь остаться! На кой мне ляд все эти психи, и особенно этот проклятый гад!
Встречные шарахались от Брана, но он не замечал, шагал, не разбирая дороги, позабыв про боль. Свою родную дочь так бить, Господи! Она ж совсем ребенок, а этот ее так отлупил. Ну, что за гад, а? Одно слово, Железный Лоб!
— Гад, — прошептал Бран. — Сволочь…
Гнев отпускал, и боль вернулась. Бран ощутил противную слабость во всем теле, испарину на лбу, почувствовал, как противно дрожат колени. Черт, да я совсем раскис. Этого только не хватало… Он оступился, и боль в спине и боку полоснула, как ножом. Бран постоял, пережидая приступ. Клонило в сон. Казалось, час прошел, прежде чем он добрался наконец до кузницы.
Он вошел туда разбитым. Боль в затылке сделалась сильнее, мир затянуло мутной серой пеленой. Поленья в очаге на полу давно выгорели. Нужно огонь разжечь… Бран тяжело опустился на шкуры в углу, у стены. Свинцовая голова клонилась к земле, знобило, и одна мысль о том, чтобы подняться, вызывала тошноту. Единственное, чего он хотел — лечь и хоть немного полежать без движения. Пару минут Бран боролся с собой, но потом сдался, лег на потертые волчьи шкуры, и, даже не успев закутаться в плащ, провалился в смутный полуобморок.
Его разбудило прикосновение. Ощутив, что рядом кто-то есть, Бран открыл глаза. Оранжевый язычок пламени танцевал совсем близко от лица. Было темно, очень холодно и очень тихо.
Слабый шорох. В отблеске пламени Бран заметил маленькую руку. Тонкое запястье обвивал золотой браслет. Пошевелившись, он обнаружил, что с трудом владеет телом: оно стало чужим, тяжелым, неуклюжим, будто набитое опилками. Спина, бока и живот нестерпимо болели, их, казалось, обварило кипящей водой.
Низкий женский голос выдернул его из полубреда:
— Проснулся? — из темноты склонилось знакомое лицо. Огромные глаза казались черными, крохотное пламя танцевало в глубине зрачков.
— Ты же совсем болен, — сказала Улла, — горишь весь. Что с тобой?
— Я… в порядке, — Бран с трудом приподнялся.
— Ну и холод тут, — девушка плотнее закуталась в меховой плащ. — Сейчас огонь разведу.
— Да я… сам могу.
Не слушая, она встала и пропала в темноте. Чуть погодя опять возникла рядом, бросила в очаг маленькие поленья. Присев на корточки, вынула трут из кошеля на поясе и принялась разводить огонь.
Когда небольшой костер начал разгораться, Улла обернулась.
— Ну и вид у тебя, — она качнула головой. — Простудился?
— Может, и это тоже, — двинув плечами, Бран скривился от боли.
— Ты чего? — Улла попыталась коснуться его плеча, но Бран, изогнувшись, отстранился.
— Что с тобой? Я не… — она вдруг замолчала и осторожно потянула с его спины шерстяную безрукавку.
Рубаха на Бране вся пропиталась кровью, новой и засохшей. Улла пальцами провела по заскорузлой ткани, и ее глаза расширились.
— Так это все правда? — тихо спросила она. — Это все так и было?
— Конечно, — отозвался Бран. — Ты тоже подумала, что я вру?
Она покачала головой:
— Но зачем же ты спорил с моим отцом? Почему просто не показал ему…
— Потому что он не смеет обращаться со мной, будто с рабом! — возразил Бран. — Ты разве не слышала, как он со мной разговаривал?
— Слышала, — Улла опустила взгляд.
— И вообще, — добавил Бран. — Я же не шут какой-нибудь, чтобы перед людьми нагишом скакать.
Он помолчал, а потом со вздохом произнес:
— Но в общем, все верно, вышло очень глупо. Теперь все будут думать, что я врун.
— Знаешь, — сказала Улла. — По-моему, сейчас не стоит об этом беспокоиться. Беспокоиться надо о твоих ранах. Зачем же ты это так запустил, а? Ты что, не знаешь, что у медведей когти ядовитые?
