Тостен спрыгнул с коня, быстро сунул мне в руку поводья, взглянул на меня как-то виновато и метнулся в ближайшие кусты. Я потрепал жеребца по загривку и немного прошелся с ним, желая убедиться в том, что он не хромает.
Деревенские женщины продолжали стоять на месте и смотреть на меня так, что мне было не по себе.
Тостен, когда вернулся, показался мне еще более бледным. Он молча взял у меня поводья и стыдливо отвернулся в сторону.
— Стейла говорит, что даже самым опытным из воинов после боя часто становится плохо, — сказал я. Но, поняв, что это ему не помогло, решил дать ему какое-нибудь задание, чтобы отвлечь от мрачных мыслей. — Иди к Сиарре во двор вон той хижины. Она заколола ворсагца ударом в живот. Я добил его, чтобы не мучился.
Может, им удастся помочь друг другу, — подумалось мне.
Аксиэлю, Пенроду и Орегу удалось собрать все трупы. Я удивился, что это у них получилось, ведь они действовали без грамотного руководства (которое должен был обеспечить я). С убитых сняли все, кроме одежды. На рубахе главаря красовались серебряная и янтарная булавки. Увидев эти драгоценности, одна из женщин шагнула вперед и протянула руку, но тут же вернулась на место и отвернула голову.
Я послал Бастиллу к Сиарре и Тостену, велев передать им мое распоряжение возвращаться в лагерь.
Через некоторое время бывшая рабыня вернулась, ведя за собой Нарцисса. Я совсем позабыл, что оставил его рядом с Перышком.
Уложив убитых в кучу, Аксиэль вытер руки об одежду верхнего из них и провозгласил:
— Теперь надо сжечь этих мерзавцев. И поскорее. Для этого нам потребуется какое-то топливо.
— Не потребуется, — ответил Орег, шагнул к груде мертвых тел и вытянул руку.
Трупы загорелись, точно хворост в камине, а я почувствовал, как меня мощной и удивительно приятной волной наполняет магия. Мне почудилось, что я опять в Хуроге, что во мне больше нет ощущения пустоты.
К Орегу подошла Бастилла.
— Я помогу тебе.
Она тоже вытянула руку и коснулась ею ладони Орега, В это самое мгновение огонь вспыхнул с удвоенной силой.
Мне стало так хорошо, что на мгновение я позабыл об убитых бандитах, об опасностях, обо всех своих бедах.
— Эй, не так сильно, Бастилла! — сказал Орег и повернулся ко мне. — Милорд, приготовьтесь.
Я чуть ли не вскрикнул, когда в следующую секунду магия покинула мое тело и мозг, и меня обожгла ослепительная боль. К счастью, выражение моего лица мог видеть лишь Орег.
Только теперь я поверил в то, что он — Хурог. Раньше мне казалось, что этот странный парнишка просто привязан к замку, как я, или несколько сильнее. Теперь же сомнений в том, что замок и Орег — одно и то же, у меня не осталось.
— Лисленгу такие фокусы не под силу, — произнес Пенрод, от изумления тараща глаза.
Услышав его голос, я очнулся от странного состояния, в котором пребывал, и взглянул туда, где каких-то несколько мгновений назад лежала груда трупов. Теперь там была лишь небольшая кучка пепла.
— О Лисленге не стоит вести и речи! — пробасил Аксиэль. — Он и свечку-то зажигает на протяжении нескольких минут! К тому же пользуется при этом какими-то штуковинами!
— Это все Бастилла, — пробормотал Орег, не сводя с меня взволнованного взгляда.
— Давайте поскорее уйдем отсюда, — предложил я и кивнул в сторону притихшей толпы женщин и детей. — Чем раньше это произойдет, тем быстрее жители деревни вернутся к нормальной жизни.
Недалеко от того места, где мы разбили лагерь, протекал чистый ручей. Мы вымылись в нем и помыли лошадей. К нашему возвращению Тостен и Сиарра уже окончательно укрепили палатку, и оставалось лишь приготовить ужин и накормить своих четвероногих помощников.
Тостен и Сиарра весь вечер избегали встречаться со мной взглядами и сидели вдвоем в стороне. Мне было немного обидно, но я понимал их состояние.
Люди часто недоумевали, почему мой отец, который оранстонцев всегда любил больше, чем народ Толвена (потому что Оранстон не принуждал его платить десятину), с таким рвением принимал участие в подавлении оранстонского мятежа. А я все понял после того, как убил первого в своей жизни бандита. Как ни страшно сознаваться в этом, но когда клинок моего ножа вошел в его тело, я почувствовал странное удовлетворение. Быть может, от сознания своего превосходства или от радости победы. Иногда я с ужасом думал, что в один прекрасный момент проснусь и обнаружу, что стал точно таким, как отец.
