Отец лежал у камина на импровизированной кровати — положенных на пол матрасах. Мама сидела рядом на коленях. Ее лицо было бледным и спокойным, хотя я сразу понял, что она плакала. Отец ненавидел слезы.
Стейла, мастер, обучавшая меня воинским искусствам, все еще была в охотничьем костюме. Одна ее рука лежала на плече мамы, во второй она держала шлем.
Стейла приходилась единокровной сестрой нашей матери и являлась, как утверждал отец, лучшей частью ее приданого. Именно благодаря Стейле, не уставал повторять он, Синей Гвардии удалось на протяжении всего периода его правления сохранять завоеванную веками безупречную репутацию.
Стейла проходила тренировку в армии короля, затем отслужила два срока, и лишь после этого кто-то заметил, что она не мужчина. Ей пришлось вернуться домой, а потом отправиться в Хурог к сестре. Отец предложил ей стать мастером обучения военному делу практически сразу после ее появления в замке.
Сейчас волосы Стейлы были абсолютно седыми, но я хорошо помнил ее темноволосой. Она не уступала отцу ни в чем, за исключением рукопашного боя.
Когда наши взгляды встретились, я увидел скорбь в ее глазах. Заметив, что я смотрю на нее, Стейла медленно повернулась к личному знахарю-колдуну моего отца и искоса глянула ему в лицо. Тот что-то торопливо записывал на куске пергамента.
Я привлек к себе Надоеду и вместе с ней передвинулся туда, где отец мог видеть нас обоих. Он лежал неподвижно под залитыми кровью покрывалами. Подобное спокойствие было для отца чем-то противоестественным. Обычно энергия била из него, как и из Сиарры, буквально ключом. Сейчас же казалось, что живы в нем лишь глаза.
Отец смотрел на меня с бессильной злобой — злобой, которая лишь сильнее заполыхала, когда его взгляд упал на кольцо на моем пальце. Я не знал, отдал ли он сам это кольцо семейному привидению или же Орег без предупреждения забрал его и вручил мне.
Я коснулся плеча Стейлы.
— Что произошло?..
Стейла была, наверное, единственным человеком в замке, который не разговаривал со мной как с беспросветным глупцом. Скорее всего потому, что я владел мечом не хуже, чем она.
— Стигиец совсем сошел сегодня с ума, — ответила Стейла, гневно сверкая глазами.
Жеребец моего отца действительно временами становился неуправляемым, но обладал такой быстротой и силой, что приводил меня в восторг. Стейла же твердила, что ездить на подобном коне — все равно что вступать в схватку с противником с надтреснутым мечом в руках — он обязательно сломается в самый опасный момент.
— Сбросил Хурогметена на засохшее дерево, — продолжила Стейла. — Внешние повреждения не особенно значительны, но вот внутренние… По-видимому, ситуация очень опасна.
— Умру дома, как умер когда-то мой отец. У меня на глазах, — с трудом произнес Хурогметен, глядя прямо на меня.
Никогда в жизни я не видел его таким старым. Мне всегда казалось, что мой неутомимый отец на несколько лет моложе матери, хотя в действительности он был старше. Сейчас же передо мной у камина лежал древний старик, а мама рядом с ним выглядела ровесницей Сиарры.
— Ужасно не хочется отдавать свою драгоценность дураку, — сказал отец, продолжая буравить меня глазами. — Но перед смертью я обязан выполнить клятву. А ты должен вручить то, что получил от меня, своему наследнику. Поклянись, что сделаешь это.
Его голос оборвался, но он сказал все, что хотел. Я понял, что отец ведет речь о кольце, и, проведя пальцем по прохладному металлу, ответил:
— Клянусь.
Хурогметен едва заметно кивнул.
— Ты уже закончил, Лисленг? — спросил он, обращаясь к своему колдуну.
— Да, милорд, — ответил тот, посыпал написанное песком, стряхнул его и протянул пергамент отцу.
Находясь в здравом уме даже на пороге смерти, Хурогметен прочел документ, поднял окровавленную дрожащую руку, взял у колдуна перо и поставил свою подпись на пергаменте.
— Ты слишком молод, чтобы принимать бразды правления Хурогом в свои руки. Слишком сентиментален. И чересчур глуп, — сказал отец, обращаясь ко мне. — Твои тупость и слезливость неизлечимы. Я так старался уничтожить их в тебе!..
В моей тупости виноват только ты,