Разговор перескочил грань дозволенного. С больными не говорят о болезни. Больных нужно отвлекать, чтобы они радовались тому немногому, что у них осталось.
— Сегодня прекрасная погода.
— Да, — согласилась Маринка. — Я ужас, как не люблю дождь. Он наводит такую тоску, что и сказать невозможно. Я вчера почти весь день плакала.
— Нельзя плакать. Это плохо сказывается на коже лица. А у тебя оно такое красивое, словно произведение искусства.
Она засмеялась.
— Ты со мной флиртуешь?
— Ничего странного. Почему бы не пофлиртовать с прекрасной дамой, когда ее муж занят другими делами.
Беседа наладилась, мы перебрасывались невинными фразами, то есть занимались естественной пустой болтовней. Гравий приятно поскрипывал под колесами, коляска легко повиновалась моим движениям. Погода была изумительная, чистое синее небо с маленькими пятнышками невесомых тучек, похожих на тонкий слой размазанной по стеклу белой краски. Легкий ветерок приятно холодил, шевелил листья на деревьях, они восторженно перешептывались между собой, а птички, надрывались во весь голос, не стесняясь искренне радоваться чудному осеннему дню. Настоящее бабье лето во всем его великолепии, такое, каким его воспевали поэты, и каким мы его рисуем в своем воображении, пережидая тоскливые часы дождливого ненастья.
Разговаривая, я не смотрел, куда иду, и не задумывался об этом. Ноги несли сами, куда им взбредет, или же, подчиняясь внутренней интуиции. Поэтому, я немало удивился, когда увидел, что мы оказались за пределами поместья возле развалин часовни. За обломками фундамента, частично скрытый кустом шиповника, гордо расстилал крылья степной орел, венчающий надгробье родовой усыпальницы.
— Странное место ты выбрал для прогулки, — удивилась Марина.
Мне тоже было странно. Вздремнувшая память проснулась и в подробностях воспроизвела испугавший ночью крик. Тогда мне показалось, что его источник находился рядом со склепом.
— Случайно, честное слово. Я здесь человек посторонний… Куда дорожка привела, — оправдывался, возможно, неубедительно, но правдоподобно.
Так мне казались. А глаза внимательно обшаривали окрестности, пытаясь найти необычное, что выпадало бы из привычной природы вещей и помогло разобраться в ночном происшествии. А в том, что здесь что-то произошло и, скорей всего, нехорошее, я не сомневался.
Ничего необычного я не увидел: все, как и раньше, каким запомнил во время первого посещения.
Я выкатил коляску на площадку перед входом в склеп. На двери, как и прежде, висел замок.
— Интересная архитектура….
— Здесь все осталось с прежних времен. В отличие от часовни, склеп не пострадал. Его только сверху оштукатурили.
— Кто здесь похоронен?
— Трудно сказать. В самом склепе захоронений нет. Они или в земле, или, может, внизу есть погребальная камера. Мать говорит, что наши предки, а, кто именно, по-моему, сама не знает. Мы, если по правде, седьмая вода на киселе. Родство, конечно, имеется, но, наверное, не очень близкое. Ты только матери не говори, она помешана на кровных связях и считает себя прямой наследницей. Благо, никто не оспаривает, да и кому это надо? Все претенденты разъехались по миру, растворились в нем…
— Я слышал, что есть документы…
— Есть. Иннокентий Вениаминович в свое время столько архивов объездил, даже план поместья отыскал. Вот только о самих предках известно немного. Хоть и знатного рода, но след в истории почему-то не оставили.
— Не всем быть героями…
Я оставил коляску, обошел склеп. На плотно утрамбованном гравии отыскать следы было невозможно. Имелись какие-то вмятины, но оставили их прошлой ночью или месяц назад? Поневоле залюбовался на парящую птицу. Произведение искусства, завораживает.
— Орел тоже с тех времен остался?
— Его собирали по кусочкам. Вернее, только кусочки и отыскали. Отливали заново. Эскиз делали по сохранившимся фрагментам, так что оригинал мог выглядеть иначе.
Если бы не камень с хищной птицей на вершине, склеп ничем бы не выделялся на бугристой местности. Внешне он немногим отличался от деревенского погреба: каменное основание в срезе насыпанного сверху холмика, в него вмурованы завесы, на которых держалась массивная дверь. Раньше она, вероятно, была деревянной, теперь вход в усыпальницу преграждал металл.
