— Что-то случилось?
Актер из Влада — никудышный. Да он и не пытался скрывать свои чувства. Внешняя словесная оболочка, в которой он намеривался упрятать истинное отношение к дражайшей тещи, никоим образом не отражалась на выражении его лица. Более кислую физиономию мне вряд ли когда приходилось видеть.
— Владислав, я не позволю, чтобы кто-то, — она умышленно сделала ударение на этом слове, самой интонацией опуская Влада ниже плинтуса, — плохо обращался с моими друзьями.
— Уважаемая Наталья Владимировна, хоть я и не совсем понимаю, о чем идет речь, но все же посмею напомнить, что дом, который вы называете своим, построен на мои деньги, на мои деньги он удерживается, и развлекаются ваши гости тоже за мой счет.
Высокий слог давался Владу с трудом, он едва себя сдерживал.
— Думаю, вам не стоит забывать, что на этом месте, на протяжении нескольких столетий находилось родовое гнездо моих предков, и вы должны благодарить судьбу и свою супругу за то, что вам позволено здесь пребывать. Меркантильность ваша лишена моральных принципов. Когда вы добивались руки моей дочери, вы клялись обеспечить ей нормальную жизнь. Должна заметить, вы плохо справляетесь со своей обязанностью. Моя дочь никогда не была с вами счастлива. К тому же, вы сделали ее калекой.
Было трудно понять, как столь эмоциональные по смыслу фразы можно говорить обыденным беспристрастным, возможно даже, равнодушным голосом. Наталья Владимировна констатировала то, что, по ее мнению, было непреложной истинной, и при этом интонация оставалась ровной, без всплесков, как будто заученный текст на постороннюю тему, не касающуюся ее лично.
— Бред! — сказал Влад, по-видимому, отвергая обвинения по поводу жены, а, может, комментируя, таким образом, все услышанное.
Теща не отреагировала на его резюме.
— Иннокентий Вениаминович чувствует себя оскорбленным и ждет извинений.
— Иннокентий Вениаминович? Это который из них? — Влад откровенно валял дурака и не считал нужным скрывать этого. — А, вспомнил, такой щупленький, лысенький? До чего же он неловок, любезная Наталья Владимировна. Хотя, признаюсь, было забавно смотреть, как он плюхнулся, выходя из столовой. Эти ужасные пороги… Передайте ему, я подумаю, каким образом их сделать пониже.
— Он ждет ваших извинений, — повторила Наталья Владимировна.
— Извинений? Да я-то причем? Если человек не умеет пить, он должен сам себя контролировать. Не так, ли?
Влад обернулся ко мне, ожидая поддержки. Мне не хотелось ввязываться в чужие разборки, но и деваться было некуда. Я неопределенно кивнул головой, мол, сами понимайте, что означает кивок и отвел глаза. Только, недостаточно быстро. Мой взгляд столкнулся с взглядом Натальи Владимировны и кроме обычного холода я уловил в нем непонятную, беспричинную ненависть.
Расправившись со мной, Наталья Владимировна одарила таким же взглядом Влада и, не проронив больше ни слова, гордо удалилась.
Если я ощущал понятную в моем положению неловкость, то на поведении Влада визит тещи не отразился. Похоже, он успел привыкнуть к подобным выходкам и не принимал их близко к сердцу. Или вообще не принимал ничего близко к сердцу.
Впрочем, таким Влад был и раньше, в школьные годы: непробиваемым флегматиком. Он был способен на поступок, когда его сильно доставали. Но не был способен на месть, коварство, на целенаправленные действия по утверждению собственной правоты. В последнем он не сомневался, а если так, зачем напрягаться и что-то кому-то доказывать? Внешнее смирение никоим образом не выглядело слабостью. Наоборот, его всепрощение воспринималось, как милостивая снисходительность сильного уверенного в себе зверя по отношению к более слабому.
Вот и сейчас, стоило Наталье Владимировне удалиться, лицо Влада расплылось в улыбке.
— Не дом, а проходной двор, — констатировал он. — Нигде нет покоя. Ты, братуха, не переживай. Сейчас ко мне пойдем, там никто не помешает.
Он сграбастал мощной пятерней бутылку и бокалы.
— Будь другом, захвати что-то пожевать, — и кивнул в направлении прикрытой двери, ведущей на кухню.
Кухня, в отличие от остальных помещений, показалась мне крохотной. Длинная, узкая комната, одну сторону которой полностью занимали шкафы и холодильные камеры. С другой, между двумя окнами, электрическая плита с четырьмя конфорками. Впрочем, больше, наверное, и не нужно. Ведь не роту солдат кормить.
