Однако больше, чем техника, поражает то, как Рембрандт изобразил свой личностный рост. На первом портрете он выглядит маленьким, испуганным, взирающим на гигантский мольберт, до которого едва может дотянуться. Всем знакомо это чувство в самом начале творческого пути. На втором портрете он уверенно овладевает нашим вниманием, занимая весь передний план, а за спиной у него – два круга. Вот он, рост художника, осязаемый буквально. Я вспомнила круги Джотто и то, что замкнутая форма круга символизирует вечность и совершенство, ассоциируясь с нимбом святых. Как это мудро, думала я о Рембрандте, и как это по-человечески – поместить себя между двух полукружий, как будто саму жизнь свою располагая между миром начинающего мастера и миром зрелого, между живописью, существующей до него, и живописью, которую он оставил после себя.
Я подозреваю, что у каждого есть собственные клише, собственное понимание того, что такое мастерство или профессионализм и насколько близко мы к нему подошли. Если показатель мастерства для художника – это способность нарисовать безупречный круг, то для музыканта – множество вариаций, фуг и сложный контрапункт на одну простую тему. Для писателя – это умение сочинить на ходу рассказ из первой вводной строчки, придуманной кем-то. Профессиональный шеф-повар может приготовить изысканное блюдо из любых ингредиентов, что оказались под рукой, модельер – модный наряд из первого попавшегося куска ткани. Что касается меня, я считаю проявлением своего профессионализма способность создать танец в невозможно сжатые сроки, с небольшим количеством репетиций и ограниченным временем на работу с танцорами. Если вы можете сотворить чудо и красоту из материала, от которого все отвернулись, вы мастер.
Более всего я связываю мастерство с оптимизмом. Это чувство возникает в начале проекта, когда я верю, что готовилась к этому моменту все прежние годы работы, и я говорю себе: «Что ж, начнем, теперь я готова». Конечно, нет и не может быть стопроцентной готовности ко всему, но и в этом тоже проявляется профессионал – в умении не обращать внимания на неуверенность и пробелы в технической части и внушить себе способность все реализовать.
Когда все совпадает, творчество становится огромным ресурсом силы, которую мы привыкли черпать в еде, любви, вере. Восьмого сентября 2001 года моя труппа давала бесплатное представление для 2000 человек на площади между башнями-близнецами Всемирного торгового центра в Нью-Йорке. Мы были последними, кто там выступал.
Через три дня, в день теракта, я вносила последние штрихи в театральный проект, которому посвятила почти весь год. Я готовилась к репетиции, назначенной на позднее утро в студии в центре Манхэттена. Когда начался хаос 9/11, я даже сначала думала не отменять ее, но понимала, что работать в этот день не получится по многим причинам. Поэтому я обзвонила всех своих танцоров, чтобы узнать, все ли с ними в порядке, и сказать, что в случае чего приходить на следующий день на репетицию необязательно. Однако все они явились, готовые продолжать работу, с трудом пробравшись через весь Манхэттен с его только что открывшимися мостами и туннелями из самых разных районов Нью-Йорка – из Бруклина, Статен-Айленда, Нью-Джерси, округа Уэстчестер.
Трагедия легко могла бы засосать нас, парализовать волю, но вместо этого она породила желание танцевать. Я начинала карьеру, танцуя на сцене. В те дни боли и отчаяния я вернулась к тому, с чего начинала. Создавать танцы – мое призвание. В нем я узнаю себя. В самые тяжелые времена привычка творить остается с нами, она защищает и самым невероятным образом возвышает. И более убедительной причины воспитывать в себе такую привычку я не нахожу.
Она позволяет войти в белую комнату… и выйти, танцуя.
Моему агенту Марку Рейтеру. Живи долго и счастливо.
Моему тренеру, Шону Келлехеру, единственному человеку, который может заставить меня делать то, чего я не хочу.
Моей издательской команде в «Саймон и Шустер»: Джефу Ньюману, Дэвиду Розенталю, Рут Фесич, Джону Малки, Джеки Сиу, Линде Динглер, Элизабет Хейс и Джулиан Пепло – за неоценимую помощь в рождении этой книги.
