— Скуповат, хозяин! Так всю клиентуру растеряешь. Торгуешься, будто скряга. — Мария Петровна покачала головой и неожиданно закончила: — Молодец!
— Такой уж народец навязался на мою душу! Лабазная крыса! Все канючит, канючит! — Канатчиков потрогал светлую ниточку усов. — Счастье, что заказы со стороны берем редко. Своей работы завались.
— Нет, со стороны следует брать... Непременно! Так конспиративнее, правдоподобнее. — Мария Петровна озабоченно спросила: — Мое полено готово?
— Завтра, хозяюшка, доставим! — Канатчиков кивнул на ступенчатый костер березовых дров. — Так говорите, при обыске спасло поленце...
— Спасло! Поэтому хочу запастись еще одним. — Она хитро улыбнулась.
— Воеводин, спускай пса! — Канатчиков подошел к калитке, навесил крюк.
Из конуры большими прыжками вывалился лохматый пес и затряс тяжелой цепью. Сонно зевнул, потянулся, шаром подкатился к Марии Петровне. Женщина отстранилась, засмеялась. Потрепала рукой по жестким космам. Шарик прижал уши, отскочил и вновь вихрем налетел на Марию Петровну.
— Сами виноваты: испортили собаку! Никакой злости нет!
Пес стоял на задних лапах, умильно крутил хвостом, тихо скулил. В зеленоватых с рыжими искорками глазах преданность, ожидание.
— Получай, разбойник! — Мария Петровна вынула из корзины кулек с обрезками, критически взглянула на пса. — Больно толстоват, братец!
— Ну, опять баловство, — нахмурился Канатчиков. — Кругом собаки, как тигры. Злые, поджарые. А наш — карикатура на собаку!
— Зато видом берет. Летит снежным комом, цепью гремит... Разорвет! — Воеводин погрузил пальцы в собачью шерсть.
— Счастье, что соседские куры забредают ненароком. Тут уж Шарик кидается так, что цепь стонет. А лает! Ужас наводит на всю округу. — Канатчиков поднял кольцо, болтавшееся на конце цепи, прикрепил к проволоке, протянутой вдоль забора.
Шарик неохотно поплелся к конуре, опустив лохматую голову и поджав хвост.
Мария Петровна смеялась. Потом покопалась в корзине, достала пакет в серой бумаге.
— Получайте. Двадцать прокламаций... Это Воеводину для завода Гантке... Еще десять номеров «Искры». — Мария Петровна прищурила глаза и добавила: — Газету нужно беречь, отдавать только в надежные руки. Денег нет. Бумаги нет. С типографией туго...
Воеводин понимающе кивнул головой, запрятал сверток в пахучие стружки, но огорчения своего скрыть не сумел:
— Что так мало?
— Неприятность. Дали одному молодцу, сверток с литературой оказался в полиции.
— Провокатор?! — насторожился Воеводин.
— Нет, стечение обстоятельств.
Воеводин почесал затылок. Вздохнул.
— Показывайте, что придумали... Кстати, тут двадцать пять рублей на материал. Знаю, что мало, — отрезала Мария Петровна, не дав возразить Канатчикову. — Денег нет! Касса пустая! Завтра в Коммерческом клубе вечер. Наверняка соберем. Тогда и вам выделим. А пока говорить не о чем.
— Так от вечера до вечера и тянем... — досадливо заметил Канатчиков. — Да, о событиях в Народной аудитории слышали?
— Были в Народной аудитории? — удивилась Мария Петровна.
— Мне, как хозяину, посещать богопротивные вечера не полагается, а вот Воеводин целый вечер там проторчал.
— Ну уж вечер... На заводе дамы-благотворительницы раздали билеты. Ребяты сначала не хотели идти, но мы уговорили. Концерт длинный, скучный... Кто-то начал шутить, что, мол, пора бы скрипачу перепилить скрипку. А дамы млели, глаза закатывали от восторга. — Воеводин рассказывал обстоятельно. — Потом не выдержали, сбежали. Поднялись на второй этаж в библиотеку. Стали толковать о заводских делах, пустили по рукам прокламации о стачке на заводе Гантке. Слышим, концерт закончился. Народ повалил в буфет. Мы и надумали... Закрыли поплотнее дверь да как грянем: «Вставай, поднимайся, рабочий народ!»
— Вот так концерт! — довольно заметил Канатчиков.
— Распорядитель с белым бантом влетел как угорелый. Замахал руками, обманули, мол, его доверие. Дружок с завода Берга к распорядителю, тот ему ровно до пояса — смех! Попятился сей чин испуганно, бочком, бочком — и в дверь. Опять загудела железная лестница. Городовой! Тонкий, худой, глиста в обмороке. Только и виду, что одна шашка... «Что за песни?» — прошипел гусаком. Я дурачком прикинулся: «Где, мол, песни? Ничего не слышу». Даже руку к уху приложил. Тут откуда-то студенты, я к ним: «Господин городовой какие-то песни услышал!» Те удивленно развели руками, мол, ничего не слышали. Городовой аж позеленел от злости. «Доложу по начальству... Вызову наряд!» — и засеменил вниз по лестнице. А братва вывалилась на балкон, поет. Так с песнями и спустилась в зал. Меня осенило — снять шапку и по кругу: «Пожалуйста, деньги для недостаточных студентов». Народ смекнул, и полетели денежки осенними листочками. Тут мне пора и честь знать...
