— Бог мой! Люди добрые! Детей обыскивают! — в голос запричитала кухарка. — Обыск в детской! Обыск!
— Прекратить! В гостиную! Один на кухню! — резко прервал причитания кухарки ротмистр.
— Пожалуйте! По-жа-луй-те на кухню! За тараканами на печку! Ничего недозволенного не держим! Может, клопов или мышей усмотрите! — бушевала кухарка, подперев крутые бока.
— Уймись, чертова баба! — с сердцем прикрикнул щупленький жандарм.
Однако унять кухарку оказалось нелегко. С кухни доносился ее громкий голос:
— Вот кадка с углем... Чугунок со щами!
Мария Петровна не могла сдержать улыбки. Прежде чем уйти из детской, она подошла к Леле, крепко ее поцеловала и поспешно вышла на кухню.
Путая русские слова с украинскими, Марфуша с грохотом выкидывала кастрюли, сверкавшие начищенной медью.
— Медный таз, пан жандарм! — она выразительно громыхнула по начищенному дну. С нарочитой поспешностью Марфуша пересчитывала обливные миски, похожие как близнецы, перебрасывала поварешку, ножи. Жандарм шарил в кухонном буфете, звенел посудой, хлопал дверцами. Марфуша, чувствительно толкнув его, прошла к чулану. Сняла с дверцы замок, который вешали от девочек.
— Здесь дрова для плиты... Вечор наколол дворник. Эти поленья для сушки. — Марфуша спрятала руки под фартук.
Ротмистр отстранил ее. Мария Петровна стояла с непроницаемым лицом. Сверху лежало полено. Березовое, в черных разводах. Полено, как другие. И все же особенное... с искровскими листовками. Найдут — долгий арест... Ротмистр устало махнул рукой. На помощь бросился жандарм. Начал перекидывать дрова, выгребать щепки. Поленья покатились на кухню. Мария Петровна внимательно следила за обыском в чулане. Почему с такой тщательностью они там копаются?! Может быть, что-то им известно... Дрова загородили проход. Жандарм стал их выбрасывать в коридор. Березовое полено, то самое, в черных разводах, подкатилось к ногам Марфуши. Кухарка вскрикнула, отдернула ногу. В чулане крюками приподнимали половицы. И опять тревога — под половицами закопана литература. Получила ее недавно, переправить в Солдатскую слободку не успела...
Ротмистр вылез из чулана, взглянул на часы. Обыск длится четыре часа.
— Заканчивай! — ротмистр натянул перчатку, улыбнулся Марии Петровне. — Душевно рад, что все благополучно... Разрешите откланяться!
— Думаю, что ненадолго! — презрительно сжала губы Мария Петровна и, круто повернувшись, прошла в детскую.
МАСТЕРСКАЯ «ПРЯТОК»
Тесовые ворота пахли смолой. Покосилась вывеска, вырисованная славянской вязью. Над калиткой болтался колокольчик. Сквозь редкую изгородь виднелся невысокий дом, столь обычный для городской окраины. Над домом раскачивался скворечник. Свежевыстроганный, как и дом.
Апрельский ветерок сгонял прошлогодние листья с дорожки, проложенной к дому. Краснели набухшие почки деревьев, выпуская крошечные листки. В глубине двора у разбросанных досок зеленела кустиками трава. У мастерской стояла подвода, на которую нагружали буфет.
Канатчиков, владелец мастерской, в холщовом фартуке помогал мастеровым увязывать покупку. Покупатель, приказчик в сапогах с калошами, осторожно подкладывал солому под буфет, боясь, как бы не повредили дорогой. Вздыхал, шумно торговался, хотя покупка ему явно нравилась.
— Десятка! Мать честная, десятка! — Цепкие пальцы вновь и вновь приоткрывали крышку.
— А работы-то сколько, милой! — беззлобно отвечал Канатчиков. — Смотри, какие швы... А дверца! Играет! Цветочки словно живые. Материал сухой, простоит сто годов... Внукам пойдет...
— Работа подходящая, но и денежки...
— Мне эти деньги на толкуне дадут с лихвой... Хочется удружить хорошему человеку... — Канатчиков провел рукой по лакированной дверке.
Приказчик полез в карман поддевки с двойным рядом пуговиц. Достал деньги, завернутые в платок. Подержав в потной ладони, отдал. Канатчиков попробовал кредитку на ощупь, посмотрел на свет. Послышался ржавый скрип запоров на воротах, и телега выехала на пыльную горбатую улицу.
Мария Петровна сидела на скамеечке у ворот. На ней потертый сак и черный кружевной шарф. На коленях кошелка с зеленью — петрушкой, луком. Одеждой она напоминала кухарку из хорошего дома.
