— А ты не припоминаешь ее в «Сэндвиче кокотки», «Садись и поболтаем», «Изнеженной девственнице»?
— Во времена Великого Немого я шелушил кукурузу на ферме моего папаши, — извиняясь, сказал он, — Киношкой баловался он, возвращаясь с банкета со своими однополчанами.
— Дайте им выпить! — приказала бывшая женщина-вамп.
Мы сочли эту идею великолепной. Нас окружили офицеры и матросы. Я разглагольствовал, заливая о том, что мы были на борту самолета К. О. Н, — авиалинии, когда вследствие аварии в турбине машина упала в море. Когда мы были около дверей, мы успели выйти, запастись палочкой-выручалочкой, которая превращается в надувной плот при контакте с водой.
— Поздравляю! — сказал нам капитан, — Как вы думаете, еще кто-нибудь уцелел?
— Никого, — поспешил я, — самолет пошел ко дну, когда мы были в море.
Увядшая звезда седьмого искусства была в восторге от приключения. Вот что принесет ей толику популярности, на которую уже нельзя было надеяться, и оживит беседу на ее раутах.
В общем, должен сказать, старуха взяла нас в руки. Мы были ее внуками, ее любимчиками, ее баловниками, ниспосланными ей провидением. Она нас утащила в свою каюту, как старая сорока тащит в свое гнездо блестящие сережки, принялась растирать, массировать, опрыскивать одеколоном, лосьоном, эмульсиями и тому подобное.
— Щекотно, — трясся Берюрьер.
Нас подвергли массажу нагишом, массажу в длинных серых перчатках, в перчатках с конским волосом, вибромассажером, с железной соломкой и с наждачной бумагой.
Мы вышли из ее рук разогревшимися, посвежевшими, покрепчавшими, сияющими. Мы были розовые, хорошо пахли.
Надо сказать, роскошь здесь была потрясающая, на этой яхте. Кинозал с широким экраном! Концертный зал! Гимнастический! Бассейн! Бар! Парикмахерский салон! И все полно позолоты, парчи, ценных пород дерева, шведской кожи!
— У нее были особенно богатые покровители, — сказал я Берю. — Короли, миллиардеры, магараджи, первые министры, швейцарцы, восточные люди...
— Это Бог послал вас на моем пути, — радостно повторяла мадам.
Я ее не разочаровывал. О'кей, согласимся, пускай Бог, он всегда благоволит богатым. Она бормотала мне, что она будет делать по прибытии в Нью-Йорк: большой коктейль в Вальдорфе или в Сен-Режи, чтобы представить меня всему Нью-Йорку. Показать им, праздным америкашкам, каковы они, упавшие с неба, потерпевшие кораблекрушение.
Я дал себе насладиться моментом. Но все же я здесь, на борту, со вполне определенной целью, нет? Старик написал мне перечень заданий на клочке бумаги, как я припоминаю, так или нет?
— Какой у вас прекрасный корабль! — восхитился я. — Как бы мне хотелось поглядеть и на трюм!
— Ну, это очень просто, — проворковала в восхищении старая голубка. — Пойдемте же скорей.
* * *
Увы, мы вернулись в салон несолоно хлебавши.
Мой Округлый состроил такую мину, как в дни национального траура, когда приспускают флаги. Я тоже! Хотя никогда еще посещение яхты не проводилось с таким знанием дела. Я заставил показать себе все: багажное отделение, машинное отделение, искусственную лыжню, птичник, комнату юнг, кают-компанию офицеров и так далее. Не было такого уголочка на корабле, который бы я не изучил! И никакой Ники Самофракийской. Что касается Берю, он был категоричен: чудесной статуи здесь нет.
— Подумать только: играть в Робинзонов Гудов Крузо, — сокрушался он, изрядно уже выпив, — проглотить столько морской воды, чтобы прийти к этому!
Я чувствовал в глубине полный крах, провал, мои дорогие. На корабле этом делать нечего. Теперь надо дожидаться прибытия в Штаты, которое должно состояться через три дня! Представляете, какой скандал должен разразиться за это время, раз он уже назревает, по словам Старика!
— А если поговорить со вторым помощником капитана, с Джоном Хайуолкером? — подсказал Берю. — Раз он устроил всю эту штуку, он должен знать, где она, Ника, не так ли?
— Допрашивать его здесь будет неловко!
— Попроси Мамашу, чтобы его привели, и я клянусь тебе головой Берты, что он не выйдет из салона, пока не заговорит.
Я подумал, что мой дорогой помощник прав. Джон Хайуолкер — в самом деле наш последний козырь.
