Будь я в нормальном состоянии и настроении, возможно именно так бы описала представшее перед глазами. Но в моем теле гудела каждая косточка, болела каждая мышца, а вся поездка была похожа на нескончаемую пытку четырнадцати садистов, которые от нее получали удовольствие. И в то время, как мне хотелось реветь в голос, потирая отбитый участок тела, они умудрялись делиться присказками, очень похожими на анекдоты.
Поэтому оказавшись на чудной поляне, я не без раздражения отметила, что камень утеса горячий, ветер сильный, лес значительно поредевший, трава ядовито-зеленая свистящая, вода холодная, а чертов король наплевал на народ, отгородившись от селян высокими стенами замка. Добавочным шло то, что от путников моих разит ужасно, все они — сволочи, неблагодарные и жестокие, не додумались меня вырубить на период поездки.
Но даже отрицательная оценка местности не была во главе мыслительного потока, потому что болело все и очень, о чем я поспешила сообщить, как только мы остановились, и вожак, который барон, спешившись с монстра, удосужился снять и меня.
Состыковка с землей произошла под мой вопль.
— Дьявол!
— Ууууу! Упыри!
— Сволота!
— Ах, мать вашу!
— Не смей…! — пробасил вожак безымянный, который решился заступиться за свою мать.
— Да замолчите вы! Кто б еще мораль собирался читать после шести часов бесконечных скачек.
— Мы останавливались. — Веско заметил барон.
— Да! Чтобы лошадей сменить… — чуть не плача, ответила я. Потирая основательно отбитую часть тела, попыталась пройтись, разминая ноги. Ног я не чувствовала, они плохо слушались и отказывались идти. Пришлось сесть там же на горячий утес и растирать ноги до тех пор, пока к ним не вернулась чувствительность.
— Ой-ой-ей мамочки мои… уууух.
Вожак, расседлав коня, сбросил возле меня свои вещи, то же самое синхронно делала и его свита. Отработанными движениями расстелили одеяла и разлеглись. Чуть не матернулась, когда на хлопок барона в шаге от меня, вздрогнув, материализовался воз с провизией. А следом за ней и Герман по мою душу.
— Вы что, издеваетесь?
— А что? — с полной невозмутимостью вопросил здоровяк. — Ты — жертвенница…
— Да я как кусок отбивной с кровью! S! Хоть бы выпить дали!
— А мы не брали. — Ответил Герман.
— Что?! Пятнадцать мужиков на свободе и без выпивки?!
— Приказ был — не брать! — гаркнул главный.
— Дайте мне валерьяны, иначе я его сейчас убью! Или кетанова, или мышьяка, к чему жить с отбитым за…
— Кета-ноо-ва — это что? — подался ближе Герман.
— Обезболивающее… — мычу в ответ.
— А для чего оно?
— Чтобы обезболить. Ууух!
— Зачем? — возмутился вожак.
— Ну и реально вы как… — простонала я, глядя в удивленные лица. Лица были не просто удивленные, они выражали непоколебимую уверенность в том, что обезболивать ничего не нужно. — Кто лекарь тут?
— Да нет лекарей, — махнул рукой повар. — В землицу закапываем, выживет — выберется, не выживет…
— Что? Сверху присыпаете?
— Ну, как бы, — поскреб макушку здоровяк, — к тому времени лекари из других княжеств приходят.
— Значит есть!
— Периодически… — согласился вожак. — А у тебя эти кета… есть?
— Ну, конечно! Что я без аптечки бы делала, да с нашими психнагрузками?! Вешалась бы на каждой свободной люстре.
— Висла бы, — по-своему понял Герман и кивнул.
— Угу. — Согласилась я, чтобы не травмировать историей о веревке и мыле хозяйственном.
Барон, который вожак, внимательно смотрел на корчащуюся и чуть не плачущую меня, когда я наотрез отказалась готовить и просила закопать в землице, раз уж это помогает. Кто его знает, а вдруг! В общем, дав мне помучиться еще несколько минут, этот гад чумазый с рыжей бородой и каштановыми кудрями до плеч произнес сакраментальную фразу.
— Так может, тебя домой вернуть.
Хорошо, что я сидела, так бы шлепнулась на уже отбитую точку; шикарно, что была избитой и несчастной, иначе бы кинулась душить этого мерзавца; великолепно, что у меня от его фразы язык отнялся потому, что я бы ему наговорила лишнего, но очень нужного. В общем, с трудом совладав с приступом бессильного гнева, не проявляя и тени надежды, поинтересовалась:
— Что значит: вернуть домой? А вы можете?
