Лежу, детство свое вспоминаю. Вот уж точно, где бы и как бы ни упала, все нипочем. И гордость не ущемлена и синяк не набит, чаще всего парой ссадин падения мои обходились. А тут… Нечто не знают, сволочи, что с девушкой аккуратными нужно быть. Я ж хрупкая — относительно, нежная — основательно, я ж теперь и обидеться могу за синяки наставленные. Но иродам этим плевать, снуют из стороны в сторону лагерь разбивают. Кто по дрова, кто за водой, а трое громил надо мной стали, руки-ноги развязали и кляп вытащили. Воды хотелось страшно, хоть бы дать попить догадались! Но нет, у них на мой счет свои планы и стоят они надо мной, чтобы их озвучить.
— Эй, ты! Жертвенница. Вставай, иди готовить.
— Да, что ж за жизнь здесь такая, — возмутилась я хрипящим голосом. — Одним сама копай, другим сама готовь. Парни! Вы думаете, я со своим будущим благоверным наготовиться не успею? — встала на негнущихся ногах, начала их медленно разминать. — Еще как успею!
— Жрать готовь. Не разглагольствуй! E! — рыкнул лицом зеленый.
— А сухари моченные?
— Нет, мы не замачивали. — Буркнул тот, что справа. Афоризмы и выражения крылатые они тоже не воспринимают, отметила я.
— А вам морковки не натереть?
— Фууу, морковь терпеть не могу! — детина слева позеленел, прям как их вожатый.
— А я редьку! — послышалось за их спинами.
— А мне картошка не нравится, особенно вареная… — уже другой голос вклинился в общий строй высказываемых заказов и предпочтений.
— И мне немного без мяса сделай, — рукой махнул вожак, лицом зеленый.
— Тихо! — рявкнула я. — С чего вы взяли, что я готовить соглашусь? Нашли рабу!
— Так ты ж жертвенница, никуда не денешься. — Ухмыльнулся тот, что справа.
— Еще как денусь! Грибочков нарежу, и черта с два вы поймете, что там намешано.
— Я те дам! — вожак, рукава рубахи закатал, явно готовясь к выдаче.
— Ну, давай! — вспылила я и котелком вооружилась.
Он на меня посмотрел, потом на котелок, усмехнулся и понял мою боевую позицию по-своему:
— Герман, — лицом зеленый обратился к детине справа, — дай ей провизии, сколько нужно. Сам помоги, если потребуется и пусть заткнется. Иначе…
У меня аж зубы от такой наглости свело. Я к войне готовлюсь, котелок для самозащиты взяла, а он еще и выкручивает!?
— Иначе сам заткнешь?!
— Нет, закатаю! — вожак сделал шаг навстречу с таким лицом, что я непроизвольно отступила.
— По банкам или по бутылкам? — спрашиваю.
— Что по банкам? Или по… бутылкам? — не понял он. Пришлось разъяснять, а самой страшно, с таким лицом такие, как он, и закатывают.
— Меня закатывать будешь по банкам или по бутылкам?
— В болото закатаю!
— В этом или в том, что прошли? — поинтересовалась я, вовремя вспомнив, что жертвенница им все же нужна.
— А тебе знать зачем? — Герман нахмурился.
— Цветочков на могилку нарвать, — отвечаю, ухмыляясь, — с грибочками!
— Герман! Убери эту… к черту!
— И я за это! — вывернувшись из рук громилы повара, вновь предстала перед главарем. — Но чертяка полосатый не откликается!
— Кляпом заткни и пусть готовит! — бросил тот уходя. Здоровенная лапища повара опустилась на мое плечо, пригвоздив к земельке намертво.
— Пошли, скоро время обеда. — Молвил Герман, увлекая меня за собой. И вот тут мой животик бурно поддержал тему о готовке.
— Эх! Блин, я тут гостья, а пахать буду, как своя.
Покосилась на увальней лесных с лицами удрученными, решилась согласиться с трудовой повинностью. Кто ж знает этих проходимцев, если не соглашусь, то и сама ничего не съем.
Герман меня к поклаже подвел. Смотрю: и толи они набег на деревеньку успели сделать, толи от них здешние откупаются, оставляя провизию, да с собой у них не хилый воз с продуктами. Не просто живность, набитая в лесу, а даже овощи в мешках и что-то по корзинкам.
— Ну, и что делать?
— А вот что, — верзила, оглядывая поляну со снующими туда-сюда мужиками, начал рассказывать, — нас пятнадцать человек. Значит: Симорт любит копченое мясо, Якеш рыбу, я…
— А ну, погоди! Ты в шайке поваром?
— Ну, я. — Довольным голосом ответил разбойник.
— Раз так, отвечай: ты как раньше готовил?
— Один казан на всех. — Одним мощным движением он спустил тяжелый мешок с телеги.
