– Какие-нибудь концы. Кто его в "Причал" нанимал, через кого, был ли кто-нибудь из известных ему клиентом этого кафе? В общем, на кого можно выйти?
– Он мой, Саня. Еще что?
Смирнов встал с кресла, взял самшитовую свою палку, подкинул, поймал.
– До чего же я умный, Рома! Помогла мне эта палочка! Ой, как помогла! – Пошел к двери выключить верхний свет. Выключил. Уютнее стало, интимнее. Добавил: – А ничего они с электричеством придумали!
– Они и с тобой неплохо придумали. Только не предполагали, что старичок еще в такой приличной форме.
– Надо завтра узнать, что там с электричеством было. – Смирнов вернулся в кресло.
– А что это тебе даст?
– Ничего. Просто хочется знать, как они работают.
– Судя по всему, чисто. Серьезная шайка…
– Это не шайка, Рома. И даже не банда. Это команда. Спецотряд особого назначения.
– Чей?
– На этот вопрос я и ищу ответ.
Казарян придвинул телефон. Набрал номер и ждал, ждал, ждал.
– На кой черт ты ее будишь?! – возмутился Смирнов.
– Ничего, пусть жирок растрясет. – И в трубку: – Я здесь у Сани заночую.
И все. И бросил трубку.
– Зачем ты так с Зоей-то?
– А жена! Хочу – казню, хочу – милую.
– Я до сих пор не пойму, почему ты на ней женился.
– Она мне сына родила.
Светлело небо за окном. Не сговариваясь, они вышли на балкон. Долго вглядывались в темно-серую муть асфальта внизу. Ничего, естественно, не увидели.
– Спать, – сказал Смирнов. – Завтра как следует посмотрим.
– Сегодня, – поправил его Казарян. – И ни хрена не найдем.
– Скорее всего, – согласился с ним Смирнов. – Но все-таки посмотрим с утра.
Какое там утро! Глаза еле продрали к десяти, кое-как позавтракали и спустились вниз. На асфальте, как раз под Алькиными окнами, дети нарисовали классы (или ранее были нарисованы?) и, расставляя-соединяя ноги, прыгали увлеченно. Два мальчика и девочка. Казарян попрыгал тоже. Дети на это время прервались и снисходительно наблюдали за причудами пожилого дяди.
Другой пожилой дядя оглядывал окрестности. Пожалуй, только здесь, в старых переулках, сохранилась истинная Москва. Малолюдство, отлаженный покой, привычное течение жизни. Бабка вешала белье. Суровый пролетарий ковырялся во внутренностях древнего "Москвича". Представители самых разных сословных слоев, знающих друг друга с пеленок, обсуждали, стоя вольным кругом, нечто важное. Скорее всего игру "Спартака". Жены представителей с детскими колясками сидели в тени. А на солнцепеке в скверике тяжело дремал похмельный. Порядок. Картиночка понятная, приятная на вид.
– Пошли, – подойдя, сказал Казарян.
– Коли так, то пошли, – откликнулся Смирнов, и они отправились к казаряновскому автомобилю.
Автомобиль уехал, и тогда похмельный и ничем не приметный мужичок лет тридцати перестал дремать, поднялся со скамейки и пошел по своим делам.
В машине Смирнов спросил:
– Ты пьяного в скверике видел?
– Видел. Вполне убедителен.
– Вполне, вполне, – подтвердил Смирнов. – Только одно смущает: если бы свой, местный, не дремал бы, а трепался со своими, если приблудный, с ночи потерянный, то какого черта на солнцепеке, а не в тени, свободные скамейки и в тени имеются.
– Теневые скамейки спинками к подъезду, с них выходящих из дома не понаблюдаешь, – догадался Казарян и огорчился. – Ты начал психовать, Саня, ты ищешь логики в поступках пьяного.
– Может быть. Все может быть. Но почему ты думаешь, что после того, что произошло, они меня с поводка спустят?
– Короткий поводок – заметен. Если тебя и ведут, то на длинном. Мы куда, Саня?
Они катили по бульварам. А сейчас остановились на светофоре у площади Пушкина.
– Сначала к тебе, а потом к Альке на дачу.
– Дела! Туда же сто верст! – горестно вспомнил Казарян. Спохватился: – А ко мне зачем?
– Ты мне не все отдал, Рома.
– Глушитель тебе на кой черт?! Ты же защищаешься!
– В данном случае защищаться надо, не привлекая ничьего внимания.
– Господи, втянешь ты меня в историю! Да и тебя, Саня, вполне могут прикончить. Я к Альке на дачу Галочку приглашу? – предложил Казарян и остановил машину у телефона-автомата.
– Валяй, – разрешил Смирнов.
– Порядок, – констатировал быстро вернувшийся Казарян, включил мотор.
