– В ресторанах с двух.
– Тогда будем считать, что мы в ресторане. – Смирнов поднял рюмку. За встречу, Алик.
Выпили и загрустили.
– Кисло мне, Алька, – сказал Смирнов. – Третий год, как уехал из Москвы к морю, век свой доживать. Но не доживается, понимаешь, не доживается! Лидке там хорошо, возится по хозяйству, цветы сажает, помолодела, поздоровела, общественной работой увлеклась. Первый там человек, ее все знают. А я на лавочке сижу. Летом курортников разглядываю, зимой – море. И по Москве тоскую. Зимой и летом. И весной, и осенью. Я сейчас к тебе на такси ехал, на контору глянул.
– Ты туда не ходи, Саня, – посоветовал Алик.
– Это почему же?
– Не позовут, не надейся зря.
– Это почему же? – повторил свой вопрос Смирнов.
– Ты, брат, деятель периода застоя. И старый.
– А ты – молодой, – съязвил Смирнов.
– И я старый, и меня скоро на покой.
– Значит, я – деятель периода застоя. – Смирнов встал, хромая, подошел к окну, закурил. – А то, что меня на пенсию выкинули, когда я в Азии копнул поглубже?
– Не надо было тебе туда ехать.
– Так послали, приказали и послали. Сейчас там вон как шуруют. А я начинал, понимаешь, я начинал! И в награду заработал пулю в колено и отставку.
– Кто это помнит, Саня?
Смирнов вернулся к столу, разлил по рюмкам, поднял свою:
– За прошедшую нашу жизнь, Алик. – И выпил. А Алик не выпил и сказал:
– Даю бесплатные советы. Во-первых, сними орденскую планку, чтобы о прошлом не жалеть. Во-вторых, пиджачок и брючки, в которых приехал, никогда не надевай. А в-третьих… Пойдем-ка…
Алик опять вывел Смирнова на балкон и спросил:
– Что видишь?
– Перестройку, – мрачно догадался Смирнов.
Внизу был милый скверик, и за сквериком выстроились двухэтажные, с заколоченными дверями и окнами дома, терпеливо ждавшие капитального ремонта.
– Ответ неправильный, – голосом экзаменационной машины оценил Алик. А все потому, что смотришь не туда. Смотреть надо не туда, где еще собираются перестраиваться, а туда, где уже перестроились. Смотри вон туда!
И Алик жестом фальконетовского Петра указал левее, где в угловом домике поселилось кооперативное кафе. Домик тот был весело выкрашен, чисто вымыт, затейливо наряжен занавесками, тентом и вывеской, на которой славянской вязью, белым по голубому было написано: "Привал странников".
– Каких еще странников? – поинтересовался Смирнов.
– Все мы странники в этом мире, – пояснил смысл названия предприятия общественного питания Алик и продолжал: – А ты что – хуже? Представляешь, вывеска: "Частное сыскное бюро полковника МУРа в отставке А. Смирнова "Всевидящий глаз". Или лучше: "Всевидящее око". А, полковник в отставке?
– Дурак ты, Алька, – решил Смирнов и рассмеялся. Направились было на кухню – продолжать, но залихватский, оглушающе пронзительный бандитский свист с фиоритурами снизу остановил их. Глянули через балконное перильце вниз.
Облокотившись о серо-белые "Жигули"-восьмерку, стоял оранжево-голубой волосатый плейбой Роман Казарян и смотрел вверх.
– Что свистишь? – приструнил его Алик и пригласил: – Поднимайся.
– Чего я у тебя не видел? А тут заведение, в котором я никогда не был. Спускайтесь, обновим "Привал странников".
– Там не подают, – сказал Смирнов.
– А вы наше с собой прихватите. Надеюсь, наше-то у вас есть?
– Ты за рулем, – напомнил благоразумный Смирнов.
– Разоримся, – заметил Алик.
– Не твоя забота. Я сегодня богатый. – Казарян приложил руку к сердцу и к карману, где хранил богатство.
– Обожди малость, штаны надену, – сдался наконец Алик.
Смирнов, Казарян и Алик (в штанах) вошли в кооперативное кафе "Привал странников". С улыбкой на устах их встречал усатый здоровенный официант.
– Добро пожаловать! – возликовал он.
– Я тебя знаю, – сказал ему Казарян. – Ты бармен из "Космоса". Здесь что, выгоднее?
– А я – здесь и там, – охотно объяснил официант. – Там день отдежурю и на два – сюда.
– Значит, выгодно и здесь, и там, – понял Казарян и приказал: Устраивай-ка нас.
– Прошу.
Он просил их в зал. Они туда и последовали. Старинной обнаженной кладки кирпичные стены, пол из тяжелых мореных досок, двумя сводами синий с золотыми звездами потолок.
