Помолчали недолго. Алик не выдержал, спросил:
– Что это было, Саня?
– А я не знаю, – с идиотским смешком ответил Смирнов.
– Темнишь? – попытался догадаться Казарян.
– Зачем мне это нужно?
– Тогда объясни, почему и куда копаешь, – предложил Алик. Смирнов начал издалека:
– Помните, у меня собачка была, Бетькой звали. Замечательная была собачка, добрая, умная, к миру расположенная, всех любила. Единственное, что ее приводило в ярость – аномалии. Помню, однажды гуляли мы с ней в скверике нашем, а там парочка одна вместо того, чтобы на скамейке сидеть, на травке расположилась. Так Бетька, миролюбивая Бетька, такой скандал учинила! Всякая аномалия – непорядок, а непорядок терпеть нельзя. Налицо явный непорядок. Открывается кафе, только для того, чтобы закрыться, милиционеры с крыш падают…
– Зачем тебе все это, Саня? – перебил его Казарян.
– Я же объясняю: я, как Бетька, в ярость впадаю от аномалий.
– И больше ничего сказать не можешь?
– Пока ничего.
– Ну, хоть соображения ума имеются?
– Соображения ума имеются.
– Мы чем можем помочь? – вступил в разговор Алик.
– Кстати, я узнавал в ОДТС, – сказал Казарян. – Заказов на сторону по искусственному кирпичу цех не выполнял.
– Значит, ворованный, – решил Смирнов. – Концов, следовательно, не найдешь.
– Так чем же мы тебе можем помочь? – повторил свой вопрос Алик.
– Подождите пока, ребятки. Пусть вначале свечусь я один.
Наконец он застал Ночевкина. Одуревший к концу дежурства младший лейтенант долго пялился на Смирнова, пока не сообразил, кто перед ним. Сообразил и обрадовался своей сообразительности:
– Так мне о вас лейтенант Перфилов говорил!
– И что он обо мне говорил?
– Что вы интересовались, кто последний с Юрой Трындиным разговаривал. Так это я разговаривал.
– Тогда у меня к тебе, лейтенант, несколько вопросов. Первый: говорил Трындин тебе, что получил анонимное письмо о наркотиках?
– Нет.
– А о наркотиках вообще в этот день разговор был?
– В этот день не было. А вообще-то он этими делами очень интересовался. Я капитану Махову из МУРа об этом уже рассказывал.
– С Маховым я побеседую про наркотики. А ты мне об этом дне расскажи поподробнее. Ну, вспомни, вспомни, Ночевкин! У тебя же хорошая память!
– Не жалуюсь, – согласился Ночевкин и обратился к своей хорошей памяти. – Первый раз он забежал к нам часов в двенадцать, начальника спрашивал, а начальника не было. Тогда он решил в райисполком сходить…
– Ну и?..
– Ну и пошел. Через час вернулся и опять начальника спросил. А начальник все еще с совещания не возвращался. Тогда Трындин решил пообедать и по участку прогуляться. Больше я его не видел. А в пять все это случилось…
– Подробности, подробности, Ночевкин! Что он о визите в райисполком говорил?
– Говорил, что чертовщина какая-то получается, путаница, не понять ничего…
– А что он хотел понять?
– Кто его знает. Наверное, об этом с начальником хотел посоветоваться.
– Страна Советов, – сказал Смирнов. – Спасибо тебе, Ночевкин.
– Так помог чем-нибудь? – обрадовался старший лейтенант.
– Еще как!
Суббота была, ленивая летняя суббота. Алик уехал на дачу к жене своей, которая пасла там свою любимую внучку Ксюшу. Уехал временным, на два дня, подпаском. И для Романа суббота была святым армянским семейным днем. Так что приходилось гулять в одиночестве.
Смирнов доковылял до центра. У чумового "Детского мира", на остановке сорок восьмого троллейбуса с устрашающей табличкой "Посадки нет", пользуясь видимыми признаками своей инвалидности, влез в салон и выбрал местечко посимпатичнее.
Троллейбус повернул на Кузнецком мосту и через Большую Лубянку поплыл к Сретенке. Москва, Москва! Мещанская, Крестовский мост, Ярославское шоссе. Вот и сельскохозяйственная выставка.
К входу в полуцилиндр "Космоса" Смирнов добирался довольно долго – не по его ногам стала эффектная лестница. У хода бдел швейцар. Но на что-то хитрое имеется кое-что с винтом. Смирнов извлек книжечку. Книжечка была красного сафьяна с золотом. Такие простым смертным не дают. Швейцар Смирова пропустил.
Бар искал самостоятельно, без расспросов. Нашел-таки, в конце концов, по табличкам, благо знал, как слово "бар" по-иностранному пишется.
