Вдруг народ заволновался еще сильнее. Дару кто-то толкнул в бок. Она поправила платок, защищаясь от напирающей толпы, и схватила Иву за руку, чтобы не потеряться.
– Что тут происходит?!
– Собрание «О реконструкции реки Волги и переселении Мологи», – отчеканила Ива, сурово глядя вперед.
Дара встала на цыпочки, стараясь рассмотреть сцену. Говорила какая-то женщина из толпы:
– А цены у бригад знаете какие?! Разбор дома сто́ит больше компенсации за этот дом! И что дальше с бревнами делать? Волгострой нам поможет?
– Нас же не предупредили заранее!
– Как переезжать?!
Мужчина на сцене (Дара видела только его фуражку), перекрикивая гудение толпы, заученно бубнил:
– Реконструкция Верхней Волги – важная стройка, каждая минута на счету. А вы что тут устраиваете? Нужно действовать, помогать общему делу, а не нюни распускать!
Толпа зашумела с удвоенной силой, сзади Дару теснили вновь прибывшие, и даже отвод Ивы уже не спасал от напора.
– Картошку копаем, в погребах уже овощи, соленья, а вы говорите дома разбирать!
– Сено! Где сено хранить?! Оно же намокнет!
– Всё сделаем, всё организуем!
– А если дом сплавлять, он всю зиму сырой стоять будет?
– А стены чем конопатить? Не успеем мох заготовить!
– А ехать куда?
– У нас в семье только женщины!
Дара сильнее сжала руку Ивы.
– Пойдем отсюда! Я всё поняла!
Девочки с трудом выбрались на улицу. Ветер защекотал разгоряченные щеки Дары. Она вдохнула поглубже холодный воздух.
Александра Константиновна такого не рассказывала. На верное, просто не знала. Но Дара сейчас тоже не хотела ничего этого знать. Великая плотина, «победа человека над природой», оборачивалась и великим горем.
Дара вдруг вспомнила Анну Петровну, которая хвалилась родственниками – строителями плотины, и глянула на Иву, пораженная ужасной догадкой:
– Только не говори, что моя родня строила ГЭС и ты решила мне показать, чем это все обернулось.
Вот что значит – мало знать о своей семье.
Ива замахала руками.
– Нет! Вовсе нет!
– Уф, – облегченно выдохнула Дара, – а я уж подумала, что ты решила утопить меня за грехи предков. Сначала показать это все, чтобы я осознала, а потом сдернуть платок – и я уже под водой.
– Ну и как, осознала? – горько усмехнулась Ива.
– Не совсем. Кто ты?
– Хозяйка дома, – повторила с грустной улыбкой Иванна. – Доманя.
– Ты одна из трехсот утопленников? – решилась спросить Дара.
– Какие утопленники? – не поняла Ива.
– Которые с Мологой на дно пошли.
– Нет, ты что! Я даже не знаю этой истории. Мы тогда уже уплыли из города. Пойдем лучше на реку. Покажу тебе еще кое-что. На этот раз не страшное, а красивое. Пойдем обратно в лето.
Молога, 1936 год
Бабье лето оборвалось дождем, капли в воздухе превращались в льдинки, вышивали бисером вылинявшую траву.
Мишка дохнул на озябшие пальцы и приладил на крючок наживку из заранее размоченной в воде сушеной подёнки.
Вдруг рядом в камышах зашумело, словно к воде пробирался лось. Мишка вскинул голову и увидел, как Ива неуклюже карабкается по рубцам коры на уродливую ветлу.
– Летом ты была ловчее, – заметил Мишка.
– Летом не было галош и вот этого всего, – Иванна сердито дернула за воротник старое пальтишко.
Мишка хмыкнул и закинул удочку.
– Давно не виделись. Картошку выкопали? – буднично спросил Мишка.
– Уже в погреб спустили. А вы?
– И мы.
Они поглядели друг на друга и расхохотались от своего неуместного «взрослого» разговора.
Ива заправила выбившуюся светло-рыжую прядку под простой шерстяной платок и спросила:
– А ты чего сегодня один?
– Борисыч заболел, а Павел… – Мишка запнулся, – тоже приболел.
Ива хмыкнула:
– Любит Павел «приболеть».
Но Мишке было не до веселья.
Ива соскользнула по стволу дерева – чего забиралась, старалась, раз не сидится на месте, – и подошла к Мишке. Тот снова вытащил из воды удочку, поправил наживку и закинул в другое место, поближе к зарослям осоки.
Иванна с видом знатока покачала головой, сняла варежку и протянула руку раскрытой ладонью вверх.
– Дай заговорю наживку.
– Мне нечем тебе платить, – отрезал Мишка.
– И не надо, – ответила Ива.
– Что ты вообще тут делаешь? – раздраженно спросил он, не глядя на девочку.
