— Исаак, подожди минутку, — сказала она. — Мне нужно перевести дыхание.
Исаак коснулся ее правой руки и обнаружил, что она прижимает руку к боку.
— Можешь идти? — мягко спросил он.
— Через минутку, — ответила она.
— Мужественная девочка, — сказал Исаак. — Ракель, иди, пошли за повитухой. Я доведу твою мать до дома.
К тому времени, когда стемнело, в доме было полно женщин. Повитуха, Ракель, Наоми то находились в спальне вместе с Юдифью, то ходили туда-сюда между спальней и кухней. Лия увела близнецов в такой дальний угол дома, что их никто не слышал. Хасинта, маленькая кухонная служанка, несмотря на предложения идти спать, оставалась на ногах, готовила суп, поддерживала огонь, грела воду для мытья.
Исаак оставался в своем кабинете, негромко прочел молитвы, а потом предался размышлениям о жизни и смерти. Он знал, что, если Юдифь окажется в опасном состоянии, кто-нибудь — Ракель или повитуха, разумная, знающая свое дело женщина — придут за ним. Но когда услышал, что первая птица зашевелилась, дважды пискнув, поднялся в тревоге. Умылся в тазике с чистой водой, который всегда стоял в кабинете, прочел утренние молитвы и пошел на верхний этаж дома приободрить женщин. Чуть не споткнулся о Юсуфа, спавшего у его порога, завернувшись в теплый плащ.
— Простите, господин, но я не мог спать…
— Я тоже не мог, парень, — сказал Исаак. — Пошли, узнаем, есть ли какие новости. Уже светает?
— Восток начинает светлеть, господин. А луна освещает небо и двор. Она еще не бледнеет.
Когда они поднимались по лестнице к спальне, Юсуф услышал громкий крик.
— Бедная сеньора, — вздрогнув, сказал он. — Господин, сколько муки в этом крике.
— Нет, Юсуф, — сказал Исаак. — Я не слышу муки. Это крик торжества. Слушай.
Следующим звуком была возмущенная жалоба здорового новорожденного.
Ракель вышла в коридор, чтобы сообщить отцу эту новость, и едва не столкнулась с ним.
— Папа, — сказала она, — с мамой все хорошо, а мой братишка большой и уже полный жизни. Таких младенцев еще не бывало.
— Братишка?
— Да, папа. У меня появился еще один брат. Иди, поговори с мамой. Она хочет тебя видеть.
— Исаак, — сказала Юдифь. — Он красивый. Вылитый ты.
Врач протянул руки, и повитуха положила в них его новорожденного сына.
— Он в самом деле большой, — сказал Исаак. — Какая ты умница, дорогая моя.
— Мама права, — сказала Ракель. — Он похож на тебя. И если будет продолжать, как начал, станет таким же высоким и сильным, как ты.
— Вот почему я так уставала, — довольным тоном сказала Юдифь. — Носила в себе всю эту тяжесть.
— Я должна взять его и запеленать, как следует, — неодобрительно сказала повитуха. Взяла у Исаака младенца и аккуратно, плотно запеленала в чистую льняную ткань. Потом нагнулась и мягко положила его снова в руки Юдифи.
— Он большой, совсем как его папа, — сказала Юдифь и засмеялась. Глаза ее закрылись, и она заснула.
— Она очень устала, — сказала повитуха. — Когда ребенок такой большой, роды бывают долгими, трудными. Но, думаю, с обоими все хорошо.
— Вы были таким же большим, когда родились, сеньор Исаак, — неожиданно сказала Наоми. — Но у вашей бедной матушки не было той силы и мужества, как у сеньоры Юдифи. Я была тогда маленькой, но вы были первым младенцем, которого я видела рождавшимся, и никогда этого не забуду.
На другой день после рождения ребенка весь дом был в смятении — как армия без командования, генерал которой стал беспомощным от боевых ран. Юдифь спала, время от времени просыпалась, брала на руки ребенка и спрашивала, все ли хорошо в доме. Когда ее уверяли, что да, засыпала снова. На другой день она начала набираться сил; и вскоре снова взяла в руки бразды правления.
— А что будем готовить к родинам? — спросила Юдифь у Ракели. — Чтобы отметить рождение сына, особенно такого крепкого и так похожего на отца, нужно приготовить что-то особенное. Где Наоми?
И вечером накануне обрезания и наречения ребенка дом был уже ярко освещен свечами и факелами, столы были уставлены блюдами деликатесов.
Ребенка, уже заметно подросшего за десять дней, завернутого в тонкое, превосходно выделанное белое льняное полотно, внесли под восклицания восхищения и поздравления друзей и соседей — в большинстве своем искренние. Возможно, кое-кто из присутствующих считал, что врач получил чрезмерную долю богатства и счастья, но было не время давать волю злобе. Это была минута, когда младенца требовалось окружить коллективным пожеланием всех ему счастья и защиты от дурных воздействий — в том числе от наводящего страх дурного глаза.
